свое место в мире было, как его называют, и работать я готов, если только работать рогом надо, потому что так мне работать нравится, а как машиной управлять, я не умею. Ну, не научился еще, как бы там ни было, мне мой рог больше нравится, вот честно. Ар-тист я, ар-тист, совсем как Мехуди Льюин да обозреватель в газете и кто там не. У меня мильон замыслов, и выгрузить их из этого рога могу как пить дать, а выгружать у меня не слишком скверно получается и без рога. Шила, – грит он ей, – давай ужина какого поедим, а про все другое тревожиться будем завтра. Голодный я, хочу силу себе вернуть. Закинь-ка туда фасоли, а после ужина завтра на день сваргань обеда.

– Мне и себе такой придется сварганить, – грит Шила, и тута они задумались, что станется со мною завтра, и Дылда решил, что я пойду с ним искать работу, а пообедаем мы с ним вместе.

– Побольше сделай. Хлеб у тебя есть? Закинь чего-нибудь между этим хлебом, и этого хватит. Вот бы у нас кофейная кружка была. У тебя есть кофейная кружка? Термидор, говоришь? Ну, пускай термидор будет, чтоб кофе горячий оставался. Жив, – грит он мне, – мы с тобой даже вместе еще путешествовать не начали, разве нет? Мы только четыреста пятьдесят миль проехали, и вот опять. Поешь, потом спать ляжем, а встанем пораньше. У меня тебе на завтра есть славный старый свитер да чистые носки. В общем, опять у нас все получится. Вот они мы. Берегитесь, дамы и господа. Берегитесь, ваш мальчонка на подходе! – заорал он и на минутку глаза прикрыл, да так и постоял немного.

Ну, в общем, такая у меня первая ночь в Нью-Йорке была, и ужин мне уж точно дюже понравился, када мы все за столом сидели до десяти часов ночи, болтали да вспоминали, и Шила рассказывала, как она моих лет была в Бруклине, и все такое шикарное происходило, покуда балабонили мы вместе посередь ночи, а я все ждал и ждал, что ж дальше-то будет, как в окошко ни гляну на Нью-Йорк. И грю себе: «Жив, ты уехал из дому и прибыл в Нью-Йорк!»

Дали мне шикарную раскладушку спать на ней всю ночь.

А от назавтра все ж не так приятно было, как в ту первую ночь.

Глава 10

Как дылда в один день две работы потерял

Никада не забуду я тот день, птушта стока всево тама сразу было. Началось, как мы с Дылдой встали, када тока солнце опять красное вернулось, и он яишни чутка сварганил с завтраком, чтоб Шиле еще чутка поспать. Деда, ничё нет на свете лучше яишни с завтраком поутру, птушта пробник твой всю ночь не работал, и все, что таково жувабельново да пахучево от жарехи в нево попадат, от нево так и охота всехний завтрак слопать весь туда-сюда по всей улице семь раз, рази ж нет? Как мы на улицу спустились да я увидал всех дядек тех, что яишню с завтраком в лавке на углу жуют, тута мне и охота стала слопать все завтраки, какие тока есть в городе Нью-Йорке. Прохладное такое утро стояло, и шести часов еще не случилось, на мне-то носки новые да черный Дылдов свитр, а Шила уж заштопала дыры у мена на штанах, и я весь такой готовый иду. И знаешь, что перво-наперво сталось? Стоим мы в дверях, а Дылда газету читат, объявлянья «требуется», а на улице дюже зябко да промозгло, и все, кто мимо идет на ахтобус к работе, кашлят да харкат, и вид у них точно весь жалкий от работы в городе Нью-Йорке, а одни газеты читат с самым что ни есть мрачным да разобиженным видом, кабутто газеты жалыватся точь-в-точь на то, чё им так видеть охота была, и тута дядька такой из толпы выходит, а он Дылду знат.

– Ну, здаров, папашка, – грит он и Дылде ладошу засвечиват, а Дылда ему свою показал, и они ими эдак хлопнулись. – Тока не гри мне, ты опять работу ищешь, – грит дядька, а Дылда ему ответил, что верняк, так и есть. – Ну, слушь меня тада, есть у меня для тебя работенка. Брата Хенри маво ты знашь. Он сёдни утром ишо не вставал. Я тока что с ним перетер. Грю: «Хенри, тебе рази ж не надо на работу иттить на печенюшную ту фабрику, что на той-как-ее улице?» А он под подушу себе сунулся и грит оттуль: «Ну, наверно, надо, угу», – а сам ни косточкой не дрыгнет. «Хенри, ты, что ль, не встаешь? Хенри! Ну чего, Хенри? Эй, йю-хуу, Хенри?» Мужик этот взял себе да решил дальше спать, тока и всё, – и дружбан этот Дылдин на десять шагов отошел, а потом взад вернулся.

– Думаешь, уволят его? – спрасил у нево Дылда, весь в любопытствии, и дядька ему грит:

– Хенри? Уволят ли его? – Кошкины песьки, коль не ушел он сызнова, а потом опять не вернулся. – Ты в смысле – Хенри? – и вбок куда-то глядит, да головой качат, а сам такой уставший весь, кабутто ток и могет, что голову свою вниз свесить: – Шу-иии, да у него по этому делу мировой рекорд. Его увольняли раз больше, чем меня нанимали.

– А какой адрес у этого места? – Дылда грит, и дядька ево знал да сказал ево нам, и еще пару смешных шуток отмочил, а потом грит: – С букой там поосторожней, – када мы с Дылдой двинули к той работе на фабрике. В общем, годный он такой оказался.

Поехали мы на подземке, потом по улице пошли к реке, и тама была печенюшная фабрика. Такое просто здоровенное старое место с трубьями да куча машин внутри громыхат, а запах от нево везде дюже сладкий идет, отчево хошь не хошь, а улыбу надавишь.

– А чего, хорошая это работа будет, – грит Дылда, – потому как пахнет приятно, – и мы прыг по ступенькам да в контору шмыг. Тама у часов с пробивкой начальство стоит да не понимат, где этот Хенри запропастился, наверно. Подождали мы на лавке полчаса, а потом начальство грит, что пускай уж Дылда тада лучше за работу сразу берется, птушта никто больше уже не появится. Дылде пришлось сколько-то в бумагах писать, а потому сказал он мне в парке ждать через дорогу до полудня, а потом притти с ним пообедать. И тута ж себе на работу двинул, дюже быстро.

«Шила довольная будет», – грю я себе, птушта знаю.

Все