Кстати, матушка дяди Валеры (бабушка моя) поспела вовремя на педагогический камчадальский праздник. И даже два или три раза стреляла в знак поддержки из табельного. А потом сообщила всем запыхавшимся родственникам, что, вероятно, перебьёт их вдумчиво и всех, до Сусумана включительно. А если сил её женских не хватит на эту санитарию, то дело о принесении в жертву пионера заинтересует очень многих с золочёными дощечками на плечах.

На неподготовленного к весёлым развлечениям человека каруселька производила впечатление. Мама карусель помнила всю жизнь. Прадед каруселью нашей заведовал очень мудро.

С лабиринтом ситуация сложилась немного драматичнее.

Я не понимаю, чем наша карусель принципиально отличается от Кунсткамеры в Санкт-Петербурге?

А ещё я очень не люблю телефоны. Любые. Не понимаю принципа действия, не разделяю идеологии быстрых созвонов, не жду ничего хорошего.

Обычное для меня дело – это орать в трубку обалдевшему собеседнику:

– С кем я говорю? Почему я вас тогда не вижу?! Голоса! А-А-А!!! Свечей несите! За матушкой отправляюсь!..

Раньше хоть голоса мчали по каким-то проводам, и общее ощущение реальности происходящего сохранялось. Встревожился я уже на факсах. Принцип передачи букв и картинок через трубку в голове у меня не укладывался.

С появлением мобильной связи моя понятная тревога сменилась отчаянием. При прежнем, глядь, режиме по солидным пластмассовым аппаратам мне доводилось слышать и приятные новости. Теперь же – нет и ещё раз нет.

А всё из-за чего? Из-за доступности чуда.

При прежнем режиме телефоны в нашем доме были у трёх жильцов на семьдесят квартир. К акту телефонного звонка подходили ответственно, готовились загодя.

Например, мужчины, собираясь идти (!) звонить, надевали брюки (кто теперь может этим похвастаться?). Женщины красили губы и причёсывались, примеряли разные халаты и искали выгодный ракурс в зеркалах. Я повязывал пионерский галстук и брал с собой дневник – иначе Аглая Тихоновна не пускала звонить в своё коммунистическое логово.

Звонили строго по делу, продумывали тематику звонков, разрабатывали их драматургию, репетировали по дороге. При звонке стояли ровно, выдерживая стиль сталинских наркомов. Так, чтобы развалиться в гостях у телефона – такого не было. Было лаконично, просто и достоверно. У каждой семьи – десять телефонных номеров в записной книжке: родственники, врач, ещё один врач, друг семьи. У спекулянтов в записной книжке было номеров больше, но за это спекулянтов преследовали и по возможности убивали при попытке к бегству.

Звонки для нормальных людей были редкостью, деликатесом. И как следствие – всё было отлично.

Как теперь? Теперь – дикий ужас.

Звонить можно из любого положения, в любом состоянии, по любому поводу, кому угодно. Могут позвонить и, только услышав моё мужественное «алло», начать лихорадочно соображать и выкручиваться на предмет причины беспокойства в час ночи.

Много звонков алкогольного содержания. Особенно от девушек. Насосутся где-то ликёру мятного и давай тревожить мою совесть, взывать и попрекать. Привычным фоном звонков стал чей-то истошный визг и дыдыдыц-ыц-ыц. Сволочи.

Ещё одно проклятие – смс-сообщения. Об этом даже говорить не хочу, настолько меня они расстраивают. Никто не напишет: «изнемогаю от нежности», «код сейфа – 400988», «везу деньги». Каждый норовит изложить мне какую-нибудь особую гадость в письменной форме.

Я уже писал, что сволочи?..

Да. Писал. Сволочи.

Я же в прадеда пошёл, как моя бабушка сокрушалась.

Для бабушки моей в прадеда пошли абсолютно все родственники, подходившие для такого случая по летам. Сокрушала она в нас коллективного Ивана Ефимовича. Выжигала. Геракл и Лернейская гидра. Второй подвиг, затянувшийся на десятилетия.

А сама при папаше стояла, сесть не смела, и на вы с ним исключительно.

После аудиенции у папы врывалась к нам огнедышаща. Мы кучкой сидели в ожидании: баба Люда, мама моя, дядя Валера, дядя Лёва, тетя Лиля, я. Мама – кандидат химических наук, дядя Валера – секретный майор, дядя Лёва – на свободе не более трёх месяцев и эталон мужского шарма, а тётя Лиля – скрипач-виртуоз, восторги, веснушки и очки минус десять. Мы одно время жили в общем доме, построенном Иваном Ефимовичем для какой-то своей очередной жены, а потом он нам его продал, нужны были деньги для следующей счастливицы. Жили вместе мы три года, которые изменили нас навсегда.

Первой доставалось бабе Люде (бабушкиной сестре). Ещё в коридоре бабушка начинала звенеть кровожаждущей медью на её счёт.

– Вся в папашу пошла! – говорила бабушка сестричке своей. – Ты когда перестанешь от него прятаться, папина любимица? А?! Засиделась тут, уши растопырила, иди к нему сама в следующий раз, авантюристка портовая!

Тут надо сказать, что баба Люда и правда была любимицей Ивана Ефимовича. Он ей куклу привёз в 1923 году. Говорящую. Потом была коллективизация, раскулачивание, волна репрессий, война, ранения, цинга и стрельба по ночным злым гостям через окно, пожары и разводы. Аресты! Казалось бы, есть о чём повспоминать сёстрам. Но бабушка вспоминала исключительно привезённую «только своей Людочке» (особый оттенок тона не воспроизвести) куклу.

Потом для баланса бабушка орлила маму мою. Да ты же аферистка! Не хуже Ивана Ефимовича! Что за мутное соавторство с профессором?! Образование впрок не пошло! Распущенность! Странные знакомства!..

Тут на меня все смотрели, на живое свидетельство странности маминых знакомств. Я сидел скромно.

Дядя Валера пытался бочком как-то. Буквально по делам и на минуту. Куда?! Распущен! Месяц назад выпил водки вне дома! Странные письма из Казани от женщины! Покупка фотоаппарата! Весь в Ивана Ефимовича!

Потом племянники. Дядя Лёва, если был свободен и на глазах, отделывался легче всех. Бабушка его любила за ловкость, статность и свежесть жизненных наблюдений. Плюс ценила блондинов. Максимум, что перепадало дядя Лёве, это что он вылитый Иван Ефимович. И всё. Красивый был мужчина. И распущен, кстати. Этим всегда легче.

Зато тётя Лиля плакать начинала заранее. Что это за профессия?! Что это за личная жизнь?! Распущена! Одиночество! Эгоизм! А мотки мохера из Венгрии?! Как Иван Ефимович, честное слово!

На дымящихся развалинах по итогу оставался я. Выполз маленький хорёк из пепелища. Смотрит тут. Кто поломал модель парохода? Кто сожрал пластилин? Кто изрезал ножницами портьеру? (Мама поднимала бровь.) Кто ничего не ест? Кто знает слово «хрен»?! (Дядя Валера на этом моменте нервно лез в карман за сигаретами. Баба Люда приторно спрашивает: «А что это?») Кто симулировал ангину и тёр себе глотку солью для этого? (Дядя Лёва только голубеет прекрасными глазами.) А диатез этот вечный у кого?! Кто за шоколад продаст свою бабушку?! Любимую! (Тетя Лиля снимала очки и беззащитно хмурилась.) Кто врёт безостановочно? Кого мы растим?! Ивана Ефимовича нового?! Распущенного!