Те, кто это время помнил, при его упоминании сильно вздрагивали. И обходили редакцию на улице Кирова, нынешней Мясницкой, стороной. Но, повторим, в поздней советской номенклатуре за все еврейское, что происходило в стране вне пределов Еврейской автономной области, отвечал именно он. При том, что он сидел в Москве. И от него до площади Дзержинского, а также до Старой площади было рукой подать. Чем не воспользовался бы только ленивый. А им он точно не был. В чем в чем, но в лени Вергелиса упрекнуть было нельзя.

Начальство он особой заботой о евреях не беспокоил. Не Михоэлс. Но, как говорит пословица, г-но всегда всплывает, и именно оно поверху и плавает. Строительство еврейских культурных институтов его волновало исключительно с личной точки зрения. Выявлять и пресекать инициативы. Помнить свое место. Не зарываться. Не заноситься перед вышестоящими. Но уж свое кресло главреда отстаивать насмерть. Не рисковать. Никогда, ничем и ни из-за чего. Не позволять себе иметь принципы. Тихо строить карьеру литчиновника, специализирующегося на узкой теме, внутри страны, не забывая о зарубежных поездках. Конкурентов душить в зародыше. Кого имело смысл – использовать в собственной структуре. В качестве перспективных сотрудников и прочих рабочих лошадей. Вышеупомянутые Бейзер, Чернин… Впрочем, в случае последнего он сильно ошибся.

Велвл Чернин принадлежал к непоротому поколению. Характер имел кремневый, талант большой, принципы твердые и куда больше походил на яркие еврейские фигуры из 20-х, чем на прибитых на веки вечные ужасом перед системой идишистов конца 50-х – начала 60-х, на которой Вергелис построил свой журнал. Где он был царь, и Б-г, и воинский начальник. Так ведь поэтому и ЦК больше нет, и Вергелиса нет, и монополии его на все еврейское в стране тем более нет. А эрудит, писатель, поэт, историк и этнограф Чернин – есть. Пишет стихи, занимается переводами с идиша и испанского и отличный политолог. Причем не только безо всякого ЦК, но и без благословения его бывшего шефа – Вергелиса. Который этой деятельности явно бы не одобрил.

Как бы то ни было, всю советскую власть руководство страны пыталось выбрать кого-то одного, назначить его главным евреем и с ним решать все возникающие по поводу евреев вопросы. Не обязательно человека – часто структуру. Или под этого человека такую структуру создать. Что более чем объяснимо и дает рецидивы до сих пор. Так уж она, власть, устроена. Причем не только в СССР и России. Везде было и есть примерно одно и то же.

В свое время президент Гарри Трумэн, озверев от потока еврейских просителей, потребовал от Нахума Голдмана структурировать поток и создать единую организацию, которая бы обращалась в Белый дом. В итоге чего и была создана Конференция президентов основных еврейских организаций Америки. Так, надо сказать, что он мало чем отличался от Иосифа Сталина в его отношениях с Соломоном Михоэлсом. Если не считать конца этой истории. Поскольку Голдман умер своей смертью, а «Канференс оф президентс» существует до сих пор. В отличие от убитого Михоэлса, а также разогнанного и по большей части расстрелянного Антифашистского комитета.

Опять-таки, во времена совсем новые президент Барак Обама со товарищи бодро создали (варианты для юристов, которым предстоит работать с будущими исками американской стороны к автору: инспирировали, инициировали, способствовали созданию, приветствовали создание, использовали в своих целях чужую инициативу) Джей-стрит, до боли напоминающую Антисионистский комитет советской еврейской общественности 80-х годов. Куда конь с копытом, туда и Сорос… Ну, о том, какую роль в борьбе за американские еврейские голоса и деньги на антиизраильской арене сыграл этот международный аналог Березовского – тема отдельная.

Но повторим еще раз: со времен незапамятных и до сего дня было, есть и будет. Власть не хочет понимать, как там оно у евреев устроено. Никакая. Хоть Царь Царей Персии. Римский император. Халиф. Или Османский султан. Хоть советская власть. Или американская. Хочет она простоты. И персоналий. Ответственного за союзное государство лояльного царя. Например, Ирода. Первосвященника. Или патриарха-наси, если уже храм разрушен. Гаона. Или Хахам-баши. На худой конец, главного редактора или хотя бы главного раввина. Но непременно своего. Прикормленного. Вхожего в кабинеты – куда и когда пускают. И лояльного.

В свою очередь, в отечественной еврейской околополитической общественности во все времена присутствовало стремление войти в еврейский официоз, признанный властями страны в качестве такового. А при особой удаче его и возглавить. Многие пытались. И у некоторых это даже получалось. С соответствующими, как правило, печальными результатами для них лично и для евреев как народа. Что к концу СССР дало такую мощную прививку от этого, в общем-то, понятного желания всем более или менее уважаемым и уважающим себя персонажам еврейской России, что новым властям пришлось персон такого рода искать среди импортированных варягов и собственных сенаторов.

Хотя в качестве наследников Вергелиса и американский раввин итальянского происхождения Берл Лазар из синагоги в Марьиной Роще, и российские сенаторы Слуцкер и Шпигель не очень преуспели. Времена не те. Евреи не те. Страна не та. Да и власть в этой стране, сколько ее в авторитарных наклонностях ни обвиняй, тоже не та. В чем и для страны, и для ее евреев есть несомненная польза. По крайней мере, по сравнению с советской системой. Которую склонные к иронии куда больше, чем к чинопочитанию, знатоки животного мира из числа еврейского независимого движения невежливо, но справедливо именовали однопроходной. Намекая, помимо прочего, на репутацию изрядной ехидны, которой пользовался заполнявший своей персоной этот проход главный редактор «Сов.Г.».

Как бы то ни было, сколько евреев ни строй, все равно они построение нарушат. Народ такой. Который римлянин и философ Сенека называл жестоковыйным. Хотя вернее было бы сказать проще, хотя и грубее: упертый народ. Но римляне любили красивые позы, жесты и фразы. Которые мир помнит, когда от самих римлян и следа уже не осталось. На самом же деле евреи – пластичнейший народ. Гибчайший из гибких. Добровольно ассимилирующийся, как мало кто еще. Но именно что добровольно. И страшно склонный к бардаку. Или, как это называют в еврейских структурах, к балагану. С ударением, если структуры американские, на первый слог.

Анархия это или демократия, доведенная до состояния анархии, – Б-г его знает. Но то, что еврейская активность вышибет любую пробку, автор знает на собственном опыте. В том числе на примере ЦК, куда ходил. Самиздата, в публикации которого принимал активное участие. Изучения иврита, который, в конечном счете, так и не выучил. И прочих еврейских сюжетов. Вроде сохранения памяти о Холокосте. Противостояния активным антисемитам всех и всяческих разновидностей. Включая отечественных фашистов и их ближневосточных братьев по духу. Строительства многого множества еврейских организаций. И борьбы за сохранение на карте государства Израиль. В том числе против значительной части израильского истеблишмента. Заинтересованного исключительно в личном, при всех криках о национальном и общественном.

Пятикнижие Моисеево, оно же Тора, на фотобумаге занимает два объемистых чемодана. Которые как раз умещаются под односпальной польской тахтой. Цвет поролонового матраца значения не имеет. У автора он был зеленый. Не суть. Помянутая Тора принадлежала Зеэву Гейзелю, будущему израильскому политологу и компьютерщику, которого тогда автор знал еще плохо. И хранилась под тахтой два года. Пока Гейзель не уехал, завещав этот сосуд и светоч еврейской мудрости кому-то другому. Кому – уже и не упомнить. После чего два тяжеленных чемодана уехали к новому хозяину. И исполненная кроткого терпения жена автора, с которой он к тому времени прожил не тридцать лет, как на момент написания этих строк, а только пять, перестала просить его передвинуть эти кирпичи каждый раз, как мыла пол. А мыла она его часто. В общем, хотели исторических корней евреи? Нате.