– Скажи: «Я отдаю эйдос и отказываюсь отвсех прав на него!» Повторяй! – совсем уж угрожающе прошипела селедка иподплыла по воздуху к самому носу очеркиста. К ноздрям селедки присох кружочеклука – и этот-то кружок, довольно заурядный во всех отношениях, теперьпочему-то особенно пугал Сергея Тарасовича.

– Нет!

– ЧТО?! Я ТЕБЕ ДАМ «НЕТ»! Я ТЕБЯ В МАСЛЕСВАРЮ! А НУ ПОВТОРЯЙ ЖИВО! – страшно тараща глаза, загрохотала селедка.

– Я отдаю эйдос и отказываюсь от всехправ на него! – заикаясь, повторил Басевич, не задумываясь о значениипроизносимых слов. Он балансировал на ватных ногах и больше всего желал, чтобынаваждение исчезло.

– Умничка! – одобриласеледка. – Полдела сделано. Еще фразочку, умоляю: «Я согласен на вечноезаточение моего эйдоса в дархе!..»

– Я согласен… на вечное заточение вдархе, – ничего не понимая, громко произнес Басевич.

– Эйдоса, роднуля! Эйдоса! Не пропускайслов! – подсказала селедка.

– Эйдоса, – послушно повторилБасевич.

– Мерси! Думаю, сойдет!.. Ах, алеутскийбог, ты у меня просто лапочка! Такой сговорчивый, роднуля! – умилиласьселедка и благосклонно кивнула отрезанной головой.

В следующий миг куски рыбы осыпалась втарелку, а возле стола, там, где тень от занавески падала на английскую плотнуюклеенку с маками, возник невысокий мужчина с мятым лицом и сутуло выпиравшимилопатками.

Подойдя к пораженному Басевичу, человечекповис у него на шее и, сморкаясь от умиления, троекратно расцеловал его в обещеки.

– О! Польщен, очень великодушный подарок!И всего-то пять минут работы сейчас и минута утром! Обожаю интеллигентов! Шестьминут за все про все! Селедкой настращал, рявкнул – и все, дело сделано:пакуйте груз! – восторженно сказал он и залопотал совершенный вздор.

Перепуганный очеркист смутно уловил, что емужалуются на невыплату процентов комиссионерам. Обладатель мятой физиомордиихарактеризовал это архисвинством и хамством в квадрате. Однако по той жадности,с которой он говорил о процентах, и по тому, как он морщил и без тогоскукоженное свое лицо, ощущалось, что странный посетитель Басевича существохотя и жалкое и пришибленное, но на своем уровне хитрое и пронырливое.

Еще раз расцеловав Басевича пропахшими рыбойгубами, незнакомец решительно протянул руку и… запустил ее прямо в грудь кочеркисту. Не было ни крови, ни боли. Все происходило как во сне. Басевич сужасом наблюдал, как рука, войдя в его тело почти по плечо, что-то нашариваеттам.

– Ишь ты! Завалилась куда, под самыепеченки! А я уж испугался, кто до меня уволок! – радостно сказал человечекнекоторое время спустя, извлекая руку из груди очеркиста.

На миг Басевичу показалось, что в ладони укомиссионера что-то блеснуло остро и прощально. Крошечная, не больше спичечнойголовки, голубоватая точка, которую мятолицый тщательно упрятал внутрьразвинчивающейся пуговицы на рукаве своего видавшего виды пальто.

Басевичу стало горько и грустно, хотя реальноон не ощущал пропажи. Легкие дышали, сердце билось, желудок исправнопереваривал питательную кашицу, мозг бодро щелкал логические задачки. Организмне заметил исчезновения эйдоса.

Получив, что ему было нужно, комиссионерзашаркал к выходу, но, сделав несколько шагов, хлопнул себя по лбу и обернулся.

– Ах да, совсем забыл! Ежели после смертипутаница какая возникнет, мол, эйдос куда дел, то-се, непорядок какой –скажешь, мол, мой эйдос записан за Тухломоном! Они там поймут, невпервой! – деловито пояснил он.

Посетовав еще разок на низкие гонорары иоставив застывшего теоретика искусства стоять в кухне, мятолицый комиссионервышел на лестничную площадку и аккуратно прикрыл за собой дверь.

* * *

На лестнице Тухломон достал маленькую записнуюкнижку и с наслаждением поставил жирный крест. Затем, не удержавшись, потер отудовольствия желтоватые ладони.

– Еще один! – пробормотал он сособой значительностью и, крайне довольный собой, стал спускаться по лестнице.Комиссионеры обожают заплеванные лестницы, одежду, обувь и все прочее, чтосближает их с лопухоидами и позволяет быть хоть чем-то, вместо того, чтобы бытьничем.

Он спустился до третьего этажа, как вдругчто-то заставило его испытать острую тревогу. Внешне все было нормально – пятнасолнца на лестнице, исписанные баллончиками стены, но чутье подсказывало: что-тоне так. Осторожный комиссионер попытался телепортировать, прозаичнопровалившись сквозь выложенный плиткой пол подъезда, но магия почему-то несработала. Тухломон, прекрасно разбиравшийся в таких вещах, понял, что егоэлементарно взяли под колпак. Блокировали всю его магию. Где-то здесь, настенах или потолке, в пестроте нацарапанных гвоздем бестолковых узоров,скрывалась зловещая руна, перечеркивающая все его способности. Такие руны вомножестве наносили в мире лопухоидов стражи света, стремившиеся ограничитьвласть посланников мрака. Надо было найти руну и стереть – найти срочно, покане стало слишком поздно. Если руна была старой – не страшно, он сотрет ее.Опаснее, если руна появилась недавно и сделавший это страж света все еще где-топоблизости…

Принюхиваясь и приглядываясь, Тухломонмедленно стал спускаться. В этот миг он больше походил на напружинившуюся рысь,чем на истасканного комиссионера. Взгляд его скользил по стенам. Пещерныеоткровения на тему личной жизни, чьи-то любовные признания, вдавленный вштукатурку окурок. Где же она, в конце концов? Тухломон уже начиналтревожиться, как вдруг что-то точно царапнуло его глаз. Вот она, руна света –маленькая, но четкая, похожая на острый росчерк пера!

Подкравшись, комиссионер поспешно присел ипротянул указательный палец с длинным и острым ногтем, собираясь всего однойлишней чертой нарушить идеальную целостность руны. Однако за мгновение до того,как его ноготь коснулся руны, кто-то невидимый бесцеремонно толкнул его ногой вплечо.

Комиссионер покатился по лестнице, считаяпластилиновой головой ступеньки. После одиннадцатой ступеньки падениезамедлилось, и он проехал спиной по чему-то относительно ровному.

«Площадка!» – сообразил Тухломон, открываяглаза и вправляя вмявшийся нос. Он попытался встать, но ему в грудь уперсяпристегнутый к флейте штык.

– Не двигаться, не моргать, не дышать!Пальцами на ногах не шевелить! Глазными яблоками не двигать! Магию неприменять! – рявкнул кто-то, материализуясь посреди площадки.