Через несколько минут в мою дверь стучат, и я слышу, как она открывается.

– Мэй, – шепчет мама. Я притворяюсь, что не замечаю, и надвигаю подушку сильнее.

Она стоит еще несколько мгновений, а затем дверь тихо закрывается.

Снимаю подушку с головы и переворачиваюсь лицом к стене. Пытаюсь убедить свое тело заснуть, но тут дверь снова открывается. Кто-то пересекает комнату, и прохладная рука касается моей шеи.

– Ох. Мэй. – Это Люси. – Я пыталась до тебя дозвониться.

Она гладит меня по голове. Это мой первый человеческий контакт за неделю. Что-то глубоко в животе начинает расслабляться, и я чувствую себя предательницей.

– Перестань. – Я отодвигаюсь ближе к стене. Люси отступает, оставляя холодное, пустое место там, где была ее рука.

– Мэй. Боже. Ты меня до смерти напугала. Пожалуйста, не делай так больше. – Никогда не слышала у нее такого голоса. Я наконец поворачиваюсь, как раз вовремя, чтобы увидеть, как она плачет. Это пронзает меня прямо в сердце, потому что Люси не плачет. – Я не могу принять это – я уже потеряла одного из вас. Мы уже потеряли его. – Она всхлипывает, затем глубоко вздыхает. – Прости. Я должна была находиться рядом – в тюрьме, после тюрьмы. Те письма… с моей стороны было нечестно судить тебя за то, что ты их скрыла. Я не могу представить, что бы делала на твоем месте. Я пыталась защитить тебя. Я волновалась. Весь этот год ты искала способ обвинить себя в том, что произошло… и затем, когда тот урод сказал тебе… – Она качает головой.

– Я знаю, что между тобой и Джорданом не все было хорошо… под конец. – Она кривит губы и щурится, прежде чем продолжить. – Слушай, Джордан сказал мне кое-что за пару недель до стрельбы… не знаю… я никогда тебе не рассказывала. Ты всегда так закрывалась, когда я пыталась говорить о нем, и мне не хотелось давить… – Она кашляет. – Джордан планировал поступить в колледж, но не из тех, куда хотели его отправить ваши родители. Не в какой-нибудь из Лиги плюща или Стэнфорд. Он хотел играть на гитаре в Беркли, в Бостоне. Он пытался создать жизнь, о которой мечтал сам, а не ту, которую твой отец пытался ему навязать. – Люси смеется немного грустным смехом. Смехом, что столько в себе таит.

Она замолкает, глядя на стену над моей неподвижной фигурой. Я не могу заставить себя двигаться – и говорить. Меня придавливает вес ее слов. Наконец Люси нарушает тяжелое молчание.

– Мэй, пожалуйста, знай, что это не твоя вина. Ты не сказала ничего такого, чего не сказал бы любой нормальный человек. Ты не нажимала на курок. Ты не убивала своего брата. Ты не виновата, что осталась в той кладовке. Ты не виновата. Ваши родители так долго закрывали на все глаза. Твой папа вел себя так, словно будущее Джордана – это статус, которым он может хвастать… Это было чертовски токсично. – Люси хмурится. Когда она снова говорит, ее голос низкий. – Ты знаешь, сколько ночей я благодарила Вселенную за то, что ты все еще здесь?

Слезы текут по моему носу. Я неподвижно лежу на своей кровати.

Я хочу кричать, обнять Люси и исчезнуть, все разом.

Она продолжает:

– Слушай. Я не могу остаться. Бабушка отвезла меня сюда, но при условии, что я не буду беспокоить тебя слишком долго. Она волнуется. Мы все переживаем. Хим хотела пойти со мной, но бабуля сказала, что одной из нас пока достаточно. На самом деле, я просто хотела принести тебе кое-что – я оставлю это на столе, хорошо? – Люси встает и проходит по комнате. Я слышу, как она кладет что-то на стол. – Ты мне позвонишь, когда посмотришь? – Ждет, а затем говорит: – Все в порядке. Ты не должна отвечать. Я тебя люблю. Я здесь, когда бы тебе ни понадобилась. Ладно?

Дверь за ней закрывается, и я поворачиваюсь к стене и плачу, пока не проваливаюсь в забвение.

* * *

Когда я просыпаюсь, на улице темно. Судя по будильнику, сейчас семь часов вечера. Мое сердце болит. Призрак Джордана повсюду в этом доме, проплывает сквозь меня с каждым вздохом.

Я вдруг замечаю, как здесь душно.

Как будто свежий воздух не проникал в комнату уже несколько дней. Внезапно я не могу этого вынести: одеяла, что закрутились вокруг моих ног, одежда, которую я не меняла все это время.

Скидываю одеяла и сажусь. Лунный свет просачивается в окно и освещает обувную коробку на столе.

Под нее подсунут кусок бумаги. Несколько минут сижу на краю матраса, глядя на лист. Я не знаю, смогу ли выдержать еще сюрпризы.

Встаю, иду к коробке и беру листок. На нем написано: «Он знал, как сильно ты его любишь».

Я открываю коробку, и в ней полно фотографий – их сотни. Джордан, Хим и я сидим за столом на одном из концертов Люси. Я так отчетливо это помню – Хим только что рассказала нам самую глупую / самую удивительную шутку о кузнечике, который пошел в бар, и всю оставшуюся ночь мы с Джорданом безжалостно ее дразнили. На фото Джордан заходится от смеха. Я забыла, как он выглядел, когда смеялся – от души, не сдерживаясь.

Еще одно фото – наш шестой день рождения. Мы сидим перед пирогом, а Джордан задувает свечи.

Я смотрю на него с выражением абсолютной, чистой любви на лице. Я помню, как к нему относилась, мол, что бы ни произошло, мы навсегда вместе.

У меня уходит целый час, чтобы просмотреть все фотографии. К тому времени, как я заканчиваю, в душе полный беспорядок, нос мокрый, слезы текут по лицу, но что-то внутри меня успокоилось. Что-то, что терзало меня в течение года. Даже дольше. То, что зародилось, когда мы с Джорданом выросли и расстались, крепло, когда я начала ходить на вечеринки и потеряла себя, и наконец захватило мою душу после стрельбы. Где-то по пути я забыла правду: мы с Джорданом любили друг друга – это была главная и абсолютная правда моей жизни.

Я все еще смотрю на фотографии, когда звонит телефон.

Это Люси.

– Ты видела? – говорит она вместо приветствия.

– Да. – Я с трудом сглатываю. У меня в горле ком размером с Эверест.

– Я перекопала все старые фотографии на своем телефоне и на телефоне бабули, твоя мама прислала мне несколько, и я все их распечатала… Я хотела, чтобы ты увидела это, Мэй. Чтобы держала доказательства в своих руках. Ты была счастлива. Джордан тоже. Вы любили друг друга. Тебе нужно помнить историю такой, какой она была на самом деле, а не такой, как твой мозг пытается заставить тебя ее увидеть. Не так, как этот урод пытается заставить тебя это увидеть.

– Я все равно сказала ему те слова. Все равно это сделала…

– Мэй, твою мать, ты была пьяная. Все говорят про дорогих людей гадости, когда злятся. Не ты превратила пьяные разговоры в повод совершить что-то ужасное. Ты ничего ему не приказывала. Ничего не делала, просто выжила. Ты выжила, и это хорошо. Джордан не захотел бы, чтоб ты вылезала из той кладовки, не стал бы тебя винить, что ты спряталась. Он хотел бы, чтобы ты жила. Жила, Мэй.

Слезы текут по моему лицу, и я едва могу говорить сквозь комок в горле.