– Я не могу… я пыталась…

Люси не дает мне спуску – никогда не давала.

– Не пыталась… но ты можешь. Можешь. Если не хочешь делать это для себя, сделай для меня. Для Джордана. Для всех и всего, что мы потеряли. Я люблю тебя, Мэй. Джордан любил тебя. Пожалуйста. Попытайся.

Стон вырывается из моего горла. Я думаю о фотографиях – обо всех моментах, когда мы с Джорданом были вместе, и обо всех моментах, которых у нас не будет. Вот бы лечь обратно и никогда больше не вставать, но я знаю, что Люси права. Джордану не хотелось бы видеть меня такой – сгустком боли, гнева и сожалений.

Я с трудом сглатываю, затем выталкиваю слова изо рта, слова, которые я никогда не думала, что скажу по отношению к себе снова.

– Ладно. Я постараюсь, – мой голос тонкий, но ясный.

– Ты обещаешь?

Я киваю, хотя она меня не видит.

– Да.

Люси всхлипывает на другом конце линии.

– Я люблю тебя, Мэй.

– Я тоже тебя люблю. Правда.

– Знаю.

Мы прощаемся, а потом я сижу, вытираю лицо салфетками. Мои слезы наконец утихли, по крайней мере пока. Я глубоко вздыхаю и скидываю ноги с кровати. Беру коробку, которую оставила мне Люси, сую под мышку и выхожу из двери в коридор.

Я минуту стою перед дверью в комнату Джордана – этот момент глубоко отпечатывается в моей душе, – а затем протягиваю руку и поворачиваю ручку. Толкаю дверь. Его запах все еще здесь. Гитара стоит под окном, рядом со столом. Деревья снаружи отбрасывают черные тени. Я щурюсь в темноте. Больше всего на свете я хочу, чтобы мой брат вернулся. Сидел бы за столом с легкой улыбкой. Я подошла бы к нему, обняла изо всех сил, сказала бы, как мне стыдно за все, как я по нему скучаю, как сильно я его люблю.

Я никогда не перестану скучать по Джордану.

Впервые за почти год я захожу в его комнату и подхожу к его кровати. Провожу по ней рукой, вспоминая, а затем ложусь, вдыхая его запах, шепча снова и снова: «Я люблю тебя».

Наверное, я заснула, потому что просыпаюсь, когда кто-то садится на край матраса. Я переворачиваюсь и вижу маму, которая смотрит на меня с грустной улыбкой. Она смахивает волосы с моего лба, как раньше, когда я была маленькой, а затем жестом просит меня подвинуться. Ложится рядом и обнимает меня сзади. Мы до утра спим в постели Джордана.

Внезапно я – местная школьная знаменитость. После собрания стало известно, что я встречался с Мэй последние пару недель, и теперь каждый день какой-то дебил спрашивает: «Теллер, ну что, каково это было – обжиматься с чокнутой?»

А еще эти первокурсницы, которым так нас жалко, громко вздыхают, когда видят меня в коридоре, и свято верят, что мы с Мэй – какая-то долбаная реинкарнация Ромео с Джульеттой. Даже Гвен ведется на эту чушь, говорит мне, что я должен позвонить Мэй и простить ее.

История будто переписывается прямо у меня на глазах.

Как обычно, единственный человек, который обращается со мной адекватно, это Конор.

Я научился цеплять фальшивую улыбку, когда иду по коридорам. Теряю концентрацию лишь во время уроков. Учителя монотонно рассказывают тот или иной предмет, и мои мысли улетают прочь. К Мэй.

Всегда к Мэй.

Я не могу не думать, как у нее дела – вряд ли ей сейчас легко. Я слышал, ее на неопределенный срок отстранили от школы из-за выходки на собрании. Так это называют люди – выходка, как будто Мэй решила произнести эту речь, лишь бы привлечь к себе внимание. Больше всего на этой неделе я узнал, как мало людей заботит истина.

Несколько раз я встречаю в коридорах Люси и Хим, но не могу заставить себя остановиться, сказать привет.

Каждый раз я первым отвожу взгляд.

Дни тянутся.

У Конора сегодня вечером концерт, и друг пытается убедить меня приехать, но он чокнутый, если думает, что я пойду. Мы вместе едем домой на моей машине – я, он и Гвен. Сестра сзади, что-то печатает на телефоне. Конор продолжает рассказывать о своем концерте, но я едва его слушаю.

К счастью, пока ему хватает, что я время от времени киваю или невнятно ворчу. Конор хочет одолжить у меня машину, чтобы перевезти новую барабанную установку или что-то такое. Мне все равно.

– Эй, осторожно! – Конор хватает меня за руку, и в самый последний момент я жму на тормоза. Едва не проехал на красный свет.

Через несколько секунд на перекресток въезжает грузовик, туда, где были бы мы.

Твою мать. Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза.

Когда открываю их, Конор обеспокоенно смотрит на меня и качает головой.

– Зак… какого хре…

– Я не хочу это слышать.

– Ты же едва…

– Но успел, так? Успел. Все в порядке.

Гвен заглядывает между нами:

– Что такое? – Слава богу, за возней с телефоном она все пропустила.

– Ничего. – Я бросаю на Конора предупреждающий взгляд, мол, заткнись, и он сердито смотрит в ответ. Я знаю, что мы потом еще серьезно поцапаемся.

Мы добираемся до моего дома, и конечно же, как только Гвен выпрыгивает, Конор поворачивается ко мне с выражением, которого я у него никогда не видел.

– Чувак. Вытащи голову из задницы. Ты нас чуть не убил. – Он говорит так серьезно, что это бесит.

– Нет, я не…

– Вообще-то да. Да. Разве ты не видел тот грузовик? Он бы врезался в нас…

– Но этого же не случилось? – Я до боли сжимаю руль. – Мы в порядке.

Он качает головой.

– Не уверен, что ты в порядке.

– Я в порядке, – выплевываю я.

Он тяжело вздыхает и пожимает плечами.

– Отлично. Ты в порядке. У нас все хорошо. Как скажешь, чувак. Проехали. – Замолкает. – Ты ведь сделаешь мне одолжение и придешь сегодня вечером на концерт?

Он не отвяжется от меня с этим гребаным концертом.

– Хорошо. Я пойду, если ты перестанешь меня доставать. Боже.

Он ухмыляется, как всегда, когда добивается своего.

– Отлично. Тебе будет полезно выбраться из дома.

Я открываю дверь своей машины, и вдруг меня осеняет. Поворачиваюсь к другу с прищуренными глазами.

– Мэй ведь туда не явится, верно? Это же не какая-то нелепая попытка заставить меня поговорить с ней?

Конор кривится.

– Серьезно? Во-первых, я не девочка-первокурсница, которая считает вас влюбленными, рожденными под несчастливой звездой. Во-вторых, думаешь, она захочет выйти на публику так скоро, после всего? Точно нет.

Я едва не задаю ему все вопросы, что крутятся у меня в голове – вернули ли ее в школу, как у нее дела, – но останавливаюсь.