Он колеблется в дверях, а затем проходит дальше в мою комнату. Я закрываю глаза. Неужели никто не может просто оставить меня в покое?

Он садится на кровать.

– Хочешь поговорить об этом? – Папа ведет себя так, как будто все нормально. Как будто мы лучшие друзья. Как будто я вообще хочу о чем-либо с ним поговорить.

– Нет. – Я открываю глаза и смотрю на него.

– Да брось. Может, тебе станет лучше. – Он подталкивает меня.

Я отодвигаюсь от него и скрещиваю руки.

– Прекрати.

Он вздыхает.

– Дерьмо. Зак. Я же стараюсь. Ты не можешь бросить мне кость? – Он снова протягивает руку. Я отдергиваюсь.

– Отстань. От. Меня.

– Эй… – Он протягивает руку в третий раз, и глубоко в центре моего существа что-то ломается.

Я хватаю его пальцы и смотрю ему прямо в глаза.

– Я сказал, отстань от меня. – Он обиженно вздрагивает, но мне все равно. Мне просто все равно. – Что ты вообще здесь делаешь? Именно сегодня решил притвориться, будто заботишься о сыне? Где ты был в прошлом году? Последние пять лет? Пытался создать идиотскую группу, словно мой ровесник? Прятался в своей долбаной пещере, вынуждая меня решать все проблемы, вынуждая меня заботиться о Гвен. Я готовил на двоих обед, возил ее в школу каждый день. Убирал ужасные мерзости, которые люди писали на нашем гребаном гараже. – Желчь поднимается у меня в горле при мысли о гараже и о том, кто эти люди. Я отказываюсь плакать перед моим отцом. Вместо этого беру свой телефон. Встаю. – Не хочу обсуждать это прямо сейчас.

– Зак … – Он снова тянется ко мне, но я двигаюсь слишком быстро. – Да брось. Зак!

Отец все еще зовет меня, когда я выбегаю из спальни, спускаюсь по лестнице и выхожу через парадную дверь.

Некоторое время спустя я у дома Конора. Я отправил ему сообщение, и он, как и обещал, ждет снаружи, держа в руке коричневый бумажный пакет. Дом выглядит хуже, чем в прошлый раз, когда я был здесь. Сорняки во дворе снова отросли, хотя мы пропалывали их пару месяцев назад.

Друг машет мне, когда я подъезжаю к краю разбитой асфальтовой дороги. Я медленно выхожу из машины, вес произошедшего давит мне на плечи.

– Привет, – Конор кивает и запрыгивает на капот моего джипа. Обычно я кричу на него, говорю ему перестать портить машину, но сейчас я слишком измотан. Он открывает пакет и достает упаковку пива.

– Украл у отца. – Его голос тоньше, чем обычно.

Так всегда, когда он дома. Как будто магнитное поле его лачуги срывает созданную им маску.

Я поднимаю брови и смотрю на входную дверь, но не задаю вопросов вроде «Твой отец что, отключился на диване?» Мы уже через это проходили.

Забираюсь на капот и сажусь рядом с Конором, морщась, когда металл прогибается под моим весом. Друг протягивает мне пиво.

– Ты в порядке, чувак? – Он подталкивает меня плечом. После собрания он нашел меня у стены пустого зала и заставил все ему рассказать. Как мы поехали в тюрьму, как Мэй пропала… что сказала мне перед тем, как ее оттащили охранники.

Я делаю долгий глоток из банки. У пива ужасный вкус. Глотаю и отпиваю еще.

– Понятия не имею. – Пожимаю плечами. – Мне… мне стало лучше… – Я замолкаю. Воздух наполняется гулом от близлежащего аэропорта, где взлетают и приземляются небольшие пригородные самолеты. Все эти люди на борту, чья жизнь совершенно отличается от моей.

Что бы я ни отдал, чтобы поменяться с ними местами.

– Я просто чувствую себя идиотом.

– Почему? – спрашивает Конор.

Качаю головой.

– Не дури. Ты знаешь почему. Я доверял ей. Я думал… думал, я ей нравлюсь. Я привел ее в свой гребаный дом! Я никого не привожу в дом, кроме тебя. Я подумал, что, может быть, впервые кто-то увидит меня. Меня, а не мою чертову маму.

Воздушный шар гнева, который плавал в моей груди, наконец лопается. Я швыряю банку через дорогу, еще наполовину полную. Она приземляется и взрывается. Конор, храни его бог, не реагирует.

Я продолжаю:

– Но потом я узнаю, что она ничего, кроме моей мамы, и не видела. Это такая фигня. Я поверить не могу, что Мэй пришла, вела себя так, словно никогда раньше не была у меня, а сама все время присматривалась к дому.

Жду от друга сочувствия, но вместо этого он фыркает. Смотрю на него, и Конор скрещивает руки.

– Прости! Прости. Я не смеюсь над тобой. Но, братан, присматривалась к дому? В самом деле? Вряд ли Мэй похожа на грабителя.

– Она и на вандала не похожа!

Он пожимает плечами.

– Согласен, но когда она это делала, то знала, что это был твой дом?

Я прищуриваюсь в ночи и достаю из сумки новую банку пива.

– В смысле, до нашей встречи? Думаю, нет…

– С тех пор как вы, ребята, начали… что вы там делали… – он неопределенно машет рукой, – что-нибудь появлялось на твоем доме? Какие-нибудь дерьмовые письма подбрасывали в почтовый ящик?

Я сжимаю зубы.

– Нет, но… она пришла! Была в моем доме! Держалась совершенно невинно, словно никогда раньше не приходила. Она сидела за столом и обедала с моими родителями!

– Чувак. Тебе нужно расслабиться, – небрежно роняет Конор, как будто и не предполагает, что я стану спорить. Я просто расслаблюсь.

Грохаю кулаком по капоту машины, и друг удивленно отшатывается.

– Я устал расслабляться. Мне надоело быть рохлей, который на все закрывает глаза. Я схлопотал месяц исправительных работ, потому что Мэтт задолбал тыкать мне в лицо, что он встречается с моей бывшей девушкой. Кто стал бы столько терпеть подобное дерьмо? Что я за человек, если разрешаю им обращаться со мной, будто я пустое место? Он был моим другом. – У меня дрожат руки. Внутри зарождается новое чувство. Настоящее чувство. – Все эти люди в школе, они должны были быть моими друзьями. Мэй должна была быть моим другом. Моя мама должна была… – Мой голос прерывается. Я замолкаю.

Какое-то время мы сидим на капоте моей машины, глядя в темноту двора, а затем Конор лезет в сумку и достает еще пива. Не глядя вручает мне банку, и я беру ее и стукаюсь с ним плечами в знак благодарности.

Когда мы возвращаемся с собрания, родители опускают меня прямо в постель. Я не в состоянии говорить. Не в состоянии слушать о том, что сделала неправильно, потому что уже знаю – я все сделала неправильно.

Все.

Просыпаюсь на следующее утро рано, потому что тело и мозг не дают мне спать. Я не хочу открывать глаза. Не хочу дышать. Не хочу больше быть здесь.

Лежу в постели, не двигаясь, под тяжелыми покрывалами, пока солнце не начинает заглядывать сквозь шторы. Пока мой мочевой пузырь не отказывается больше терпеть.