из нескончаемой череды, я наконец признаюсь себе, что еще никогда в жизни так не уставал.

Такого не было даже тогда, когда в мои детские годы я затеял ту кошмарную голодовку, поскольку был уверен, что, если продержусь достаточно долго, мой отец перестанет ежемесячно мучить меня.

Если он узнает, что я настолько терпеть не могу, когда меня хоронят заживо, что готов поставить под угрозу свою жизнь, думал я, то он, конечно же, положит этому конец. Хотя бы ненадолго.

Это не сработало. Но я вынес из этого два урока.

Во-первых, я понял, что во мне моему отцу всегда было дорого только одно – то оружие, в которое он так усиленно старался меня превратить. А во-вторых, я усвоил, что голодать опасно.

После восьмимесячной голодовки я сорвался. Было раннее утро после того, как мой отец выпустил меня из моего Сошествия, и я все еще ощущал головокружение и дурноту. И к тому же умирал от голода.

Мою переднюю убирала одна из наших горничных из числа обыкновенных людей, и она уронила на пол стеклянное блюдо. Начав собирать его осколки, она порезалась. Комнату наполнил запах крови, и я не смог сдержаться и набросился на нее.

Каким-то образом я сумел остановиться до того, как выпил всю ее кровь, но все же подошел к этому слишком близко. Да, каждое человеческое существо, работающее при Дворе Вампиров, дает согласие на то, чтобы вампиры пили его кровь, и я об этом знал, но от этого мое чувство вины не стало меньше.

Она не сопротивлялась, она даже не пыталась мне помешать. У меня имелось ее согласие. Но я все равно едва не убил ее. Я все равно выпил у нее слишком много крови.

В тот раз это произошло через восемь месяцев. Теперь же я не пил кровь два с половиной года, сразился с драконом и пробежал больше двухсот миль с самой высокой скоростью, с которой я когда-либо бегал. Голод терзает мои внутренности, как дикий зверь. Каждый вдох приносит мне мучения.

Я могу держать его в узде, но только при условии, что не стану пить кровь Грейс. Я не смогу сдержаться, если почувствую ее вкус. Она думает, что я проявляю упрямство, но она понятия не имеет, каково мне в эту минуту.

Я наконец добрался до середины этой скалы и ищу в камне такое отверстие или выступ, чтобы можно было схватиться за его край и подтянуться. В конце концов я нахожу такую опору слева футах в трех, где и рассчитывал. Однако она находится так высоко, что мне нужно напрячь все силы, чтобы дотянуться до нее, и я знаю, что это будет трудно. Не совсем невозможно – на свете для меня мало невозможного, – но и не легко.

– Держись, – бормочу я, обращаясь к Грейс, которая кивает, так что ее волосы, пахнущие земляникой, щекочут мой нос.

Затем она, выполняя мою команду, обхватывает меня еще крепче. И из-за этого прижимается ко мне теснее. Возможно, это было не лучшее предложение с моей стороны.

Впрочем, у меня все получается не лучшим образом, когда я голодаю.

И все же, когда она предложила мне попить ее крови, это тронуло меня так, как мало что трогало в жизни. Она была очень смущена, когда заговорила об этом, но все-таки сделала это. Ради меня.

Ища очередную опору, я говорю себе не преувеличивать значения ее предложения. Говорю себе, что с ее стороны это была просто жалость.

Мне не нужна жалость. Ни от кого, и уж тем более от Грейс. Ведь я знаю – она никогда не смотрела так на моего брата.

Нет, она хочет, чтобы Джексон пил ее кровь. А мне она готова позволить пить ее только из чувства долга. Из чувства вины. Из жалости.

Я не должен брать то, что она мне предлагает – на это есть масса причин. Не должен и не стану. Я это не приму. И не важно, насколько я голоден и насколько хорошо от нее пахнет, когда она прижимается ко мне.

А от нее пахнет в самом деле хорошо, очень хорошо. Да, к этому добавляется и запах молока таго, но, несмотря на это, чувствуется, что от ее кожи исходит другой, более изысканный аромат.

Он отдает цветами, корицей и теплым летним днем и затапливает все мои рецепторы всякий раз, когда я делаю вдох. И еще приятнее мне от того, что ее руки и ноги обхватывают меня и ее безупречные формы прижимаются к моей спине.

Черт. Мне хватает ума понимать, что я не должен думать о ней вот так. Но я не могу ответить на вопрос, действительно ли я так думаю или же это голод заставляет меня хотеть ее во всех запретных для меня смыслах.

Большую часть времени нас с ней можно назвать только друзьями, но с натяжкой. И то, что в последние два дня она ложится на меня, когда спит, этого не отменяет. Как и то, что она предложила мне попить ее крови.

Все это доказывает только одно – она хороший человек, но я и так это знал. Может, она слишком уж правильная и надоедливая, но человек она точно очень хороший. Однако это не значит, что она думает о том, как моя кожа соприкоснется с ее кожей и как мои клыки будут царапать ее горло прежде, чем я наконец прокушу ее вену.

От этой мысли я утрачиваю концентрацию, и мои пальцы соскальзывают с крошечной выемки, которую мне наконец удалось отыскать.

Черт. Грейс тихо вскрикивает, когда мы начинаем падать вниз, но я не допущу, чтобы кто-то из нас разбился, поэтому что есть сил вцепляюсь в скалу другой рукой. Вдавливаю кончики пальцев глубоко в камень, чтобы удержаться на месте, пока мне не удастся снова найти опору для той руки, которая ее потеряла.

Поскольку я сейчас слабее, чем обычно, эта задача для меня труднее, чем должна бы быть. Но в конце концов мне удается закрепиться в достаточной мере, чтобы продолжить подъем. Это я и делаю, хватаясь то одной рукой, то другой.

И решаю, что раз я сейчас едва не упал с этой скалы, значит, мне точно нельзя отвлекаться.

Вместо того чтобы думать о кудряшках Грейс, о ее улыбке или о том, какая она интересная и забавная, мне необходимо напоминать себе, что в моих чувствах к ней нет ничего особенного. И что она не испытывает ко мне ничего подобного.

И в том предложении, которое она сделала мне, тоже нет ничего особенного. Она бы предложила это любому, кто в этом нуждается. Я ничего не значу для Грейс Фостер, а она ничего не значит для меня.

Не стоит воображать, будто это нечто большее, чем временное перемирие – из этого не выйдет ничего хорошего. Она влюблена в моего брата, а я для нее просто эрзац. И мне не следует об этом забывать.

– Мы уже почти добрались, – шепчет она. Ее горячее дыхание обдает мое ухо, но я не обращаю на него внимания – не обращаю внимания на нее саму – насколько это возможно.

Только так у нас есть шанс добраться до вершины.

Глава 58

Я нахожу пещеру

– Грейс –

Пусть он и голоден, и ослаб, Хадсон Вега все равно смотрится как киногерой из вестерна. Его мускулы перекатываются под кожей, тело напряжено, по шее катится пот, стекая за ворот рубашки…

Если бы я так не беспокоилась за него, это было бы потрясающее зрелище.

Хотя, если честно, это и сейчас кажется мне потрясающим зрелищем. Особенно вблизи. Тем более что Хадсон совсем не выглядит так, будто мне следует беспокоиться за него. Он взбирается на эти горы, как хорошо смазанная машина.

После того как он покоряет пятую отвесную скалу, используя только свои руки, я больше не могу молчать.

– Мне надо тебя спросить – пытаясь взобраться на эту гору, ты нарочно выбираешь самый трудный путь?

– Прятаться нужно там, где тебя вряд ли будут искать, – отвечает он, отыскав еще одну опору для руки на скале, которая мне кажется совершенно гладкой, и подтягивает нас обоих еще на несколько футов вверх.

– Этому учит «Искусство войны»? – интересуюсь я.

Он фыркает:

– Нет, этому учит здравый смысл. И я не пытаюсь взобраться на эту гору. Я взбираюсь