книги о творчестве, людях искусства (в том числе «Золотая роза», 1955) отмечены романтической настроенностью,

вниманием

к

высоким человеческим

чувствам,

поэтичностью

язы

ка. В

автобиографической эпопее «Повесть о жизни» (ч.1–6, 1945–1963) — путь личности, сохраняющей человеческое достоинство и верность нравственным ориентирам в водовороте событий, потрясений первых десятилетий XX века, идущей своей дорогой, не совпадающей с пафосом советской эпохи.

В замечательной книге Константина Паустовского «Золотая роза» писатель рисует портрет известного датского сказочника. «При виде Андерсена женщины затихали. Их смущал этот худой и элегантный господин с тонким носом. Они считали его заезжим фокусником, хотя и называли почтительно «синьор поэт». По их понятиям это был странный поэт. В нем не бурлила кровь. Он не пел под гитару раздирающие сердце баркаролы и не влюблялся по очереди в каждую из женщин».

Паустовский, нежнейший лирик советской поры, довольно точно передал расхожее мнение о «художественной демонической натуре», чьей спутницей непременно должна быть гитара.

В громадной портретной галерее, какой являются воспоминания Константина

Паустовского «Книга о жизни», встречается забавный персонаж: «Рассказывали, что дядя Гриша — сын сенатора из Петербурга, окончил лицей, промотал огромное состояние в Париже, потом был тапером в кино (по-тогдашнему «иллюзионе»), а теперь живет за счет человеческой жалости и перехватывает рубль или два на вечеринках в качестве непревзойденного игрока на гитаре и певца жестоких романсов».

Отпрыск славного дворянского рода хоть и опустился, но благодаря умению играть на гитаре сумел выжить, несмотря на свою «классовую чуждость» в новом советском обществе.

Говоря о своем гимназическом детстве, Паустовский восторженно вспоминает театральные спектакли в Брянске: «Нарумяненные юные женщины с подведенными синькой глазами пробегали из уборных по скрипучим доскам на сцену, волоча бархатные шлейфы. Обольстительно звенели гитары под пальцами нагловатых первых любовников, и слова жестоких романсов щемили простодушные сердца горожан: Мне снился день, который не вернется, И человек, который не придет…

Этот театр видел все: молодых цыганок с надрывающим сердце голосом, разорившихся помещиков, пахнувших лошадиным потом, — они скакали сто верст, чтобы попасть на концерт какой-нибудь Нины Загорной, — корнетов с черными баками, купцов в коричневых котелках, невест, трепещущих от испуга, в пышных, как пена, розовых платьях». («Книга о жизни»)

Театр привлекает публику красотой зрелищ, столь далеких от серых житейских будней, и гитара помогает создать атмосферу восхищения в зрительном зале.

Паустовский любил гитару и порой говорил о ней, как о живом одушевленном существе. Описывая долгую и скучную зиму в провинции, он, в частности, замечает: «В комнате поручика Ромуальда сама по себе звучала струна на гитаре. Звук струны долго дрожал. Он делался все тоньше, пока не становился сначала как серебряный волосок, потом как серебряная паутина. Тогда он затихал». («Книга о жизни»)

Поэтичное и тонкое наблюдение! Гитара у Паустовского тоскует в одиночестве, мечтая оказаться в руках исполнителя.

В мемуарной «Книге о жизни» писатель вспоминает одного своего давнего знакомого, фронтового поручика, поразившего его редкостной музыкальностью: «Соколовский снял со стены гитару санитара Ляхмана, взял несколько аккордов и запел заунывную грузинскую песню. Потом он спел армянскую песню, после нее — украинскую, еврейскую, польскую, финскую, латышскую и окончил этот неожиданный концерт виртуозным исполнением «Пары гнедых» с цыганским «подвывом». Оказалось, что Соколовский свободно говорит на многих языках и знает вдоль и поперек всю Россию».

Гитара — воистину космополитический инструмент, способный выразить душу любого народа, населявшего великую империю.

В начале XX века в России жил удивительный человек, истинный подвижник гитары по фамилии Оленин-Волгарь. Он родился в семье музыкантов, и нет ничего необычного в том, что те отправили его учиться пению в Италию. Но юношей овладела «охота к перемене мест», он бросил учебу и обошел пешком Италию, Францию, Испанию. Повсюду он пел под гитару песни на языках тех стран, в которых находился. Позднее он стал матросом и дослужился до капитана. Вот как Паустовский пишет об этой неординарной личности: «Я познакомился с Олениным-Волгарем в 1924 году в редакции одной из московских газет. Однажды после работы мы попросили Оленина-Волгаря спеть нам несколько песенок из его уличного репертуара. Достали где-то гитару, и сухощавый невысокий старик в форме речного капитана вдруг преобразился в виртуоза, в удивительного актера и певца. Голос у него был совершенно молодой.

Мы, замерев, слушали, как свободно лились итальянские кантилены, как отрывисто гремели песни басков, как ликовала вся в звоне труб и пороховом дыму «Марсельеза». («Книга о жизни»)

Чрезвычайно жаль, что время стерло из людской памяти это славное имя — не осталось ни биографических заметок, ни фотографий, ни граммофонных записей. Если бы не Паустовский, то мы не узнали бы вообще ничего о необычном артисте, страстно любившем гитару.

МАРИНА ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА

Цветаева, Марина Ивановна (1892–1941) — русская поэтесса. Романтический максимализм, мотивы одиночества, трагическая обреченность любви, неприятие повседневного бытия (сборники «Версты», 1921, «Ремесло», 1923, «После России», 1928, сатирическая поэма «Крысолов», 1925, «Поэма Конца», 1926). Трагедии («Федра», 1928). Интонационно-ритмическая экспрессивность, парадоксальная метафоричность. Эссеистская проза («Мой Пушкин», 1937, воспоминания об А. Белом, В.Я. Брюсове, М.А. Волошине, Б.Л. Пастернаке и других). В 1922–1939 годах — в эмиграции. Покончила жизнь самоубийством.

У Марины Цветаевой, как и у многих русских литераторов той поры, гитара непременно связана с цыганским бытом: «Пьян без вина и без хлеба сыт — / Это цыганская свадьба мчит! / Полон стакан. / Пуст стакан. / Гомон гитарный, луна и грязь. / Вправо и влево качнулся стакан: / Князем — цыган! / Цыганом — князь! / Эй, господин, берегись — жжет! / Это цыганская свадьба пьет!» («Цыганская свадьба»)

Иными словами, повсюду, где раздолье, молодецкая удаль и пьяный угар, — там звенит цветаевская, то есть цыганская гитара!

Гитара у Цветаевой иногда ассоциируется со сценами смерти. В цикле «Дон Жуан» (1917) встречаем такие слова: «Я вижу надменный и старый / Свой профиль на белой парче. / А где-то — гитаны — гитары — / И юноши в черном плаще».

В этом прозрении будущего небытия одинокой звездой сияет неразделенная, печальная любовь.

В письме, посланном Мариной Цветаевой из Москвы 2 сентября 1918 года сестре Але, поэтесса сообщает: «Мы еще не уехали. Вчера на вокзале была такая огромная толпа, что билеты-то мы взяли, а в вагон не сели. Домой возвращаться мне не хотелось — дурная примета, и я ночевала у Малиновского. У него волшебная маленькая комната: на стенах музыкальные инструменты: виолончель, мандолина, гитара, — картины, где много неба, много леса и нет людей, огромный зеленый письменный стол с книгами и рисунками, старинный рояль, под которым спит