Смотри внимательно на солнце. Представь, что это такой падающий огненный шар… Видишь?

— Вижу, — сказала Няша.

— Он как бы космонавт, горящий в атмосфере. Летит вниз, почти параллельно горизонту. Выставил плечо вперед, и оно вместе с головой раскалилось. Печальный такой.

— Да, теперь вижу, — кивнула Няша и сильно сжала руку Ивана. — Он на демона похож.

— На какого демона? Почему?

— Да нет, не на демона, а на картину. Был такой древний художник Врубель, он рисовал печальных демонов. Они у него очень красивые, загадочные и грустные. Непонятно, что с ними приключилось. По настроению похоже.

— Не видел, — сказал Иван. — А теперь, смотри — он как бы от чего-то убегает. Оглядывается. Видишь?

— Не убегает, а уносится, — поправила Няша. — Он летит.

— Самое красивое утром бывает, — сказал Иван. — Там лица появляются. Спокойные, счастливые. Молодые, старые. Разные.

— Это опять под туманом надо?

— Ага. Но ты лучше не пробуй одна, можно глаза попортить…

Кабинка уже поднялась в высшую точку траектории. Глядеть на заходящее солнце было приятно и грустно.

— Так ты в него правда веришь? — спросила Няша. — Что он тебе банку пошлет?

Иван подумал, как ответить, не попортив карму.

— Знаешь, — сказал он, — кукуха ведь все слышит. Но я тебе так скажу. Свидетели бывают разные. Некоторые верят в Прекрасного как в Невыразимого. Ну типа как в бога. А некоторые просто надеются, что им на этой дорожке банка обломится, типа как в лотерею. Если профайл будет правильный. Я ведь тебе говорил, где учусь. По линии гужевого транспорта до банки доехать трудно, это только Гольденштерн смог. Только не тот, а другой. Думай сама…

— Ты меня запутал, — сказала Няша, покачиваясь у окна из стороны в сторону. — Я больше не хочу думать.

— Я тоже, — ответил Иван.

Он прижался к ней сзади — именно так, как хотелось весь день, когда он глядел на ее спину — и почувствовал, что второй раз вполне реален. Уже прямо сейчас. Няша тоже почувствовала.

— Только давай теперь медленно, — попросила она. — И не надо больше прямо туда, хорошо?

— Ты же на таблетке, — сказал Иван.

— Просто негигиенично, — ответила Няша. — Но если очень-очень хочется, то можно. Хочешь, канатку включим?

Иван недоверчиво поднял брови.

— А у тебя что, есть?

Няша улыбнулась.

— Ну сердомолочка, — покачал головой Иван. — Ну проказница…

— В тихом омуте черви козыри, — хихикнула Няша. — У нас в уставе ничего про канатку нет.

— А что ты молчала тогда?

— На приходе не люблю, — сказала Няша. — А вот когда отпускает, самое то. От глюков спрячемся.

— Смотри, — сказал Иван, кивая в окно, — даже небу за тебя неловко. Такие вещи предлагаешь… Но я вообще-то за.

Небо на западе действительно было пунцовым, будто от возбуждения или стыда. Было еще светло, но солнце уже скрылось за тучей, похожей на фиолетовый линкор. Кабинка начинала спуск.

Надо было спешить — оставалось всего полчаса.

Няша достала из сумочки две стальные пилюли, соединенные тонким проводом.

— Ух ты, — сказал Иван. — Так это канатка у тебя. А я подумал, наушники. Японская?

— Да, — ответила Няша. — Самонастройка с реверсом. Не бойся, имплант не выбьет. Я раз пять на ней каталась уже.

— Я и не боюсь, — сказал Иван.

Взяв холодную пилюлю, он вставил ее в левое ухо.

— Как пуля.

— Темная ночь, — тихо запела Няша услышанную в аллее военную песню, — один пуля застрял в провода… Другой пуля всю ночь напролот за грузином ганалса…

Ночь и правда была уже здесь — хотя пока что в виде слабого трехпроцентного раствора. И ночь была нежна.

Иван положил руку Няше на грудь и почувствовал, как чья-то ладонь легла на его кожу. Он сжал ее сосок — и чьи-то пальцы сдавили его собственный, тут же набухший в ответ.

Канатка работала безупречно — он теперь одновременно был Няшей, глядящей в окно на сгущающиеся сумерки, и парнем, неторопливо исследующим каждый сантиметр ее тела. Причем, что было особенно круто, он чувствовал его даже лучше, чем свое.

— Классно, — сказала Няша. — Давно у меня такого стояка не было… Реверс включим?

— Давай, — кивнул Иван. — Только задержку покороче, чтоб без дрожи.

Няша отбила сложную чечетку пальцем на стальной пуле в своем ухе, и Ивана качнуло. У него закружилась голова — пришлось опереться на стену кабинки.

Он теперь чувствовал не просто Няшу, но и то, как она ощущает его самого, и как ей это странно и прикольно, а потом замечал, как она ловит докатывающееся до нее эхо этой воспринятой им странности — того, что он знает, что она знает, что он знает, и так до бесконечности: каждое движение рук и касание губ отражалось в двух повернутых друг к другу зеркалах и превращалось в бесконечный коридор догоняющих друг друга вспышек.

— Задержка норм? — спросила Няша.

— Идеальная.

— Как калейдоскоп, да?

— Только не сжимай так, — попросил Иван. — Мне больно.

— Это не тебе больно, — сказала Няша. — Это нам.

— А распухнет у меня, — ответил Иван.

— Мещанин, — засмеялась Няша.

— Я, между прочим, тоже могу больно сделать, — сказал Иван.

— А я, может быть, провоцирую.

— На тогда… Вот. И вот. Так нравится?

— А тебе?

— Мне нет. Как будто собака за сиську кусает.

— А ты чувствуешь, как мне нравится, что тебе не нравится?

Иван подумал.

— Чувствую на периферии. А ты чувствуешь, что мне не нравится, что тебе это нравится?

— Ага, — восхищенно выдохнула Няша. — Как же круто.

— Да, — согласился Иван. — Офигительно. Так только на тумане бывает.

— Я сейчас трахну нас в одно место, — сказала Няша. — Прямо у окна. Можно?

— Можно, — ответил Иван. — А ты подготовилась?

Няша захихикала.

— Сердомол всегда готов.

— Тогда оттопырься ко мне. И не высовывайся, а то дрон подлетит…

— Я в курсе, — сказала Няша и потянула вверх платье. — Давай… Вот так. Давай сильнее, не бойся… Вот… Вот. Ты чувствуешь, как я тебя деру?

— Угу, — морщась, ответил Иван.

— Быстрее… Быстрее… Я деру тебя как сидорову козу. Я деру тебя как врага России. Как сраного Гольденштерна…

— ГШ-слово не говори только, — прошептал Иван. — Карму попортишь. Себе и мне.

— А тебе-то почему?

— Мне минус будет за то, что я с тобой общаюсь.

— Ты со мной просто в одной кабинке едешь, — ответила Няша. — Быстрее… Быстрее, пожалуйста… На тебе, сука… На тебе, Гольденштерн… На… Не тормози только, милый…

— ГШ-слово больше не говори, — сказал Иван.

— Хорошо. На тебе, баночная гнида. На тебе, кровосос. На, на… А-а-а-а-аааааааа!

— Не кричи так, — попросил Иван. — Дрон прилетит.

— Ты же меня сам пальцем там трешь, — прошептала Няша.

— Я не тебя, а себя… Тебе как?

— Мне да… А тебе?

— Мне сложно, — сказал Иван. — Ты противоречивая.

— Не бойся