к чему идем мы. И должна была, обязана остановить. Одуматься. Да смалодушничала, все тянула… – Марья вздохнула. – Счастьем кротким наслаждалась украдкою, – она с горечью покачала головой. – Вот только правда в том одна, что не стать мне никогда ничьей невестою. Подле отца и трона морского быть вечно. Вот моя судьба. А ты сестре мой обещан, Варварушке.

– Судьба? Да разве ж то важно! Ах-ха-хах!

Царевич, рассмеявшись, легко, беззаботно, точно камень с души скинул, подбежал, подхватил вдруг Марью на руки и закружил ее на месте.

– Разве ж все это важно, ах-аха-ха!

– Да разве ты меня не слушал, царевич?

Марья, не заметив, как сама улыбается, с возмущением воззрилась на него.

– Да пусти ты! Поставь меня на место, немедля!

– Да слышал, слышал! Ах-ах-ха! – Иван, не прекращая ее кружить, вновь рассмеялся, понимая, что девушка и не думает сопротивляться. – Послушай, глупая!

Он все смеялся, а в глазах Марьи вспыхнул гнев:

– Глупая?!

– Ну а как же! Коли уж так сталось, что любы мы друг другу, – разве ж, думаешь, мы с остальным не совладаем? Ведь сестру твою я даже в глаза не видел. А на тебя…

Иван вдруг остановился, опустил Марью на ноги, взял ее лицо в ладони нежно-нежно и сказал:

– На тебя могу век любоваться.

А в следующий миг расцвел меж Марьей и царевичем поцелуй. Первый их настоящий поцелуй, тот, что не для показа, забавы ради аль обмана, а по любви меж устами случается. Трепетный, как пташка ранняя, что на крыло робко становится. И хоть понимала царевна в тот миг, что вряд ли тропинка, избранная волей судьбы, слабости да случая, их к счастью приведет, да только все равно ей было. И желала Марья лишь одного, чтоб не отпускал ее царевич, а время безжалостное замерло, остановило свой бег, оставив их здесь хоть ненадолго. Вдвоем, под бескрайним, усыпанным бесчисленными самоцветами-звездами ночным небом Дивен-Града. Да только такое разве что в сказках бывает. И потому царевна первая отстранилась от Ивана.

– Послушай, насчет предложения твоего…

Словно только что не целовались они, Марья взглянула на царевича. Теперь ее уже, родного, и он принял ее игру, деловито вздернув бровь.

«Как быть? Что выбрать, когда выбор меж плохим и худшим? Какой путь к успеху приведет, а на каком мы головы сложим? Никто того не знает. Никому сие не ведомо. А меж тем решать что-то нужно. Мне решать. Не сейчас, так позже».

– Прости, но не могу я тебе позволить рисковать так.

«Особенно теперь…»

Видя, что Иван собирается возразить, она покачала головой:

– Не спорь. Все одно, меня не переубедишь. И насчет битвы с Тугариным – за меня не беспокойся. Ничего он мне не сделает. А коль вдруг за Сокола беспокоишься, то я и за ним пригляжу.

– Что ж… – Иван сжал до желваков на скулах зубы. – Не скажу, что решение твое одобряю. Но и перечить не стану. Будь по-твоему. Я Соколу о твоем решении сообщу.

– А я Водяному.

– Водяному? А он-то здесь каким плавником?

Царевич нахмурился, а Марья со смешинкой подумала вдруг: «Уж не ревнует ли?»

– А таким, что коли до битвы дойдет, его-то слово веское. Да и не смотри, что он бахвалится постоянно да шутейки скабрезные отпускает. Хозяин вод силен, хитер и мудр. На то и царь.

– Что ж, на том и порешим.

Обо всем условившись, на короткий миг Марья с Иваном встретились взглядом, поцеловались на сей уж раз кротко, точно привыкая друг к дружке сызнова, и пошли прочь.

Во дни возвышения СоветникаКогда царевна принесла к Володыке вести печальные о смерти сестры

– Стало быть, нет больше на свете дочери моей, Моряны…

Володыка, преисполненный скорби, тяжко вздохнул и осторожно опустился в каменное кресло трона. А воды Моря-Окияна в окне над его головой, еще мгновение назад мятежные, беснующиеся, вдруг разом омертвели, позволяя опуститься на дно истрепанным обрывкам водорослей да песчаной взвеси.

– Умерла…

Сейчас отец впервые вдруг показался наследной царевне древним, усталым старцем. А затем Марья вспомнила пронзенную мечом сестру, и ее лицо исказил гнев:

– Убита.

– Тяжелое это бремя – отцу дочерей хоронить. Даже когда они своею смертью уходят, жизнь прожив достойную. Все одно. С каждой из твоих сестер я сам раз за разом умирал. А то, что с Моряной сталось…

Володыка опустил лицо в длань, прикрыв глаза.

– Володыка… Отец…

Взволнованная, царевна порывисто шагнула к трону, но родитель жестом остановил ее:

– Я в порядке, Марья. А Моряна… Несчастное, заблудшее дитя мое…

– Заблудшее? – Марья нахмурилась и решилась задать вопрос, что не давал ей покоя: – Володыка, скажи… Как вышло так, что Чернаву время коснулось, а Моряна, куда более старшая сестра, да настолько, что я и не слыхала о ней даже, осталась молода в меру и прекрасна?

– Как вышло? – Володыка взглянул на дочь. – Знаешь ты уже, что не все сестры твои уделом уготованным довольны. А Моряна поболе прочих воле моей противилась.

– Почему?

– Считала, что наследницей достойна быть, трон морской после кончины моей занять…

– Наследницей?

Марья, услышав о том, что когда-то могло случиться так, что ее место могла занять другая дочь, нахмурилась: «А ну как однажды и меня на месте том кто-нибудь сменить сумеет?»

– Да. И не просто так, конечно же. Во многом Моряна на тебя похожа была, Марья. Так же мудра, сильна. Почти так же достойна трона хрустального.

– Почти?

– Почти. В том-то и дело… – Володыка досадливо покачал головой. – Гордыня была ей пороком. Не смогла она с нею совладать. Как не смогла принять и мой отказ. Недостойным ей царевич суженый показался. А доля смертная, что уготовила судьба, – наказанием. Гордыня… Она ее в конечном счете и погубила. Не окончился еще пир свадебный, там, на суше, как извела Моряна мужа, не пожелав возлечь с ним, да и сбежала из дворца царского. А потом уж, сил своих лишенная, от стихии родной, Моря-Окияна отрезанная, не смирилась она со своею участью. Да к силам злым обратилась.

– К Нави…

Слова свои Марья выплюнула, точно ругательство.

– К ветрам ее, дыханию да отголоскам лишь. Колдовство темное могуче, хоть и цена его высока.

Володыка вздохнул.

– С тех пор шла Моряна своею дорогой. И вот к чему пришла. Мертва. Как это произошло?

Володыка, не глядя на дочь, повел головой.

– Ее убил Кощей Бессмертный. Пронзил мечом, точно острогою.

– Кладенцом?

– Да.

Володыка поднял на дочь тяжелый взгляд, и течение, наконец ожив, мягко толкнуло царевну в грудь. А затем морской царь, повысив голос, позвал:

– Пескарь!

– Слушаю, Володыка.

В залу мгновенно вплыл старый советник.

– Вели щукам броню снести крепкую да сталь острую.

– Слушаюсь, Володыка.

Глубоко поклонившись, пескарь уплыл, и почти сразу замест него явились щуки, а Марья, глядя на то, как стражницы вплывают в залу, лишь удивленно качнула головой:

«Неужто наперед отец знал, как все обернется?»

А Володыка, подняв на нее взор, задумчиво сказал:

– Настало время воевать.

Дни нынешниеДивен-Град

Как и сговорились, с башни Марья сразу отправилась на