творится за стенами дворца. – Вижу, ты готова дать мне ответ?

– Готова.

Марья кивнула. Спокойно. Степенно. Ибо она все решила для себя еще вчера. А правильность выбора подтвердил весьма неожиданный собеседник, которому, впрочем, отчего-то верилось.

* * *

Сразу после разговора с Водяным Марья отправилась в свои покои. За окном, рассыпавшись самоцветами звезд по темному покрывалу неба, давно властвовала ночь, и до рассвета оставалось лишь несколько часов. Но сон не шел, и потому, плотно притворив за собою дверь, Марья медленно прошлась по уютно, хоть и пестровато обставленной опочивальне. Оглядела разноцветные, разновеликие подушки с золотыми кисточками. Кувшины с вином и водой подле резной серебряной чаши с фруктами на изящном, точно сотканном из воздуха, столике, мягкую перину укрытой покрывалом кровати. И остановилась на зеркальце, подаренном Несмеяной в день их прибытия во дворец.

Как-то так вышло, что с тех пор, оставив его тут, на дутом с росписью рубинов сундуке, Марья так ни разу и не воспользовалась им. Рассеянно подняв зеркальце, царевна погляделась в него и отрешенно попыталась припомнить слова царицы.

«Что ж она о нем говорила? Вроде, что понравлюсь я ему или вроде того?»

Марья усмехнулась и спросила у собственного отражения:

– Ну, хоть ты мне скажи, коль права Несмеяна и по нраву я пришлась тебе, верно ли поступаю, что на уговор с царицей иду? Аль с Иваном соглашаться надобно было? И прав царевич в своих опасениях? Убью Тугарина, а Несмеяна свою часть уговора выполнять не станет…

Марья все говорила и говорила, будто сама с собой, а затем собственное ее отражение в зеркальце вдруг ухмыльнулось без ее ведома и молвило:

– Станет.

«Что за чудеса? Никак, привиделось!»

Порядком удивленная, Марья вгляделась сама в себя, и та, что была в зеркальце, закатила глаза:

– Ну чего смотришь? Дыру проглядишь! Не чудится тебе это! С волшебством могучим судьба тебя свела. За что, прямо скажу, должна ты быть ей ой как благодарна, морская царевна Марья Моревна.

Отражение ухмыльнулось и, немного подумав, добавило:

– Ну и родителям, конечно, за красу свою, если посудить справедливо.

– Могучее волшебство, значит? – Марья уже пришла в себя и уселась на кровать. – И откуда ж ты меня знаешь?

– А я все про тебя знаю. Чай, не простое зеркало с сундука прикроватного, – отражение хмыкнуло и тут же взвилось: – Ты, гляжу, меня не слушала, что ли?

– Слушала-слушала. А раз волшебное, так, может, и ответ на вопрос мой знаешь?

– Может, и знаю.

Отражение состроило важную мину и на вопросительный взгляд Марьи торжественно заявило:

– И даже скажу, ежели пообещаешь с собой меня взять.

– С собой? И зачем мне это?

– Это ж как зачем?!

Отражение округлило пятаками глаза, и Марья невольно ужаснулась: «Это что ж, у меня такой вид глупый, когда я удивляюсь?»

А зеркальце меж тем продолжало:

– Вот ты возьми и увидишь, как я тебе пригожусь! Да и кто вообще в уме своем от зеркальца волшебного отказывается, что само в руки идет?

– Волшебство волшебству рознь, – подумав, Марья кивнула. – Ну ладно, обещаю…

– Ох и славно!

Отражение тут же расплылось в довольной, точно кот, переевший масла, улыбке, и Марья поняла наконец, что ужимки, что оно корчило, были вовсе не ее собственные, а принадлежали точно кому-то иному.

«Самой сути зеркальца».

– Не представляешь даже, как мне здесь тоскливо было, покуда ты не появилась! Ни поглядеть на кого, ни поговорить с кем! То-то дело раньше, до того…

Оно осеклось вдруг и сообщило радостно:

– А насчет решения своего не волнуйся! Царица слово твердо держит. И ты тому – прямое подтверждение.

– Я? Ты о чем?

– О том самом. Много лет уж минуло, как Несмеяна обещала Тугарину, что причиной его кончины безвременной станет. И вот, нате. По его душу сама Марья Моревна идет, да не одна, а с Водяным, чародеем да царевичем под руку. Знать, не сносить Тугарину головы.

– Это понятно, – Марья похвальбу пропустила мимо ушей. – Но как же птица? А ну как она перо дать откажется?

– Не откажется, – если бы в зеркальце отражалась рука Марьи, кажется, оно бы ей махнуло. – Жар-птица, конечно, та еще злюка да вредина, но коль цель у вас добрая да сердце чистое, то она поможет. Даже не сомневайся. Цель-то… добрая?

Марья пытливо взглянула на отражение, и то тут же зашикало, покосилось на дверь, подмигнуло и враз стало обычным. А через мгновение в покои постучали безмолвные слуги Несмеяны.

* * *

– Ну так каков же он будет?

Царица словно бы даже равнодушно поглядела на Марью темными сапфирами подведенных сурьмой очей, что сверкали сквозь прорези стальной маски. Но царевну ее напускное спокойствие не обмануло. Она-то уж точно знала, что Несмеяна жаждет услышать то, что она сейчас скажет.

– Какой? Так ведь ответ ты мой и так знаешь, царица. Ибо сама мне выбора не оставила.

– Выбор всегда есть. Но твоя правда. Что скажешь, знаю я.

Несмеяна позволила голосу стихнуть, и Марья зычно молвила:

– Я убью Тугарина. А взамен ты допустишь меня до Жар-птицы.

– Убей… – впервые в спокойном голосе Несмеяны полыхнула жгучая, сухая ненависть и ликующее, злобное предвкушение. – Убей его для меня, и пущу тебя к птице. Даю слово!

– Уговор, – Марья кивнула, скрепив договор словами Володыки.

Во дни возвышения СоветникаКогда царевна, спустя не один год после встречи с Чародеем в разоренном селении,сызнова решилась на сушу отправиться

Тихо прикрыв за собой дверь, царевна оглядела пустынную галерею. И тотчас, словно только того и ожидая, из-за угла выплыла пара щук-стражниц.

– Царевна…

Хищницы разом изогнулись в поклоне, и одна щелкнула пастью:

– Володыка не велел вам покидать покоев в столь поздний час.

– Я уже не дитя малое, сама решу, что мне делать, – Марья встретила их предупреждение с хладнокровным спокойствием. – Не спится мне что-то. Прогуляться немного желаю. Да, может, вокруг дворца на коньке прокатиться.

– Но, царевна… – щуки замялись, явно желая возразить, и она вздохнула:

– Коли желаете, отцу можете обо всем доложить. Да только утром.

– Будет сделано, царевна.

Поклонившись, хищницы переглянулись и поплыли прочь, а Марья, захлестнутая воспоминаниями, направилась к конюшне. И все вокруг, каждый шаг, каждый поворот и даже оставившие ее стражницы напоминали ей ту самую, первую ночь.

– Ты к нему идешь! Опять!

Варвара, выскочив невесть откуда, заступила Марье путь и не спрашивала. Утверждала.

– А если и к нему?

Царевна поджала губы и приготовилась осадить младшую сестру.

– Ай, глупая! – та всплеснула руками и топнула ногой с досады. – Да ведь отец запретил тебе! Не помнишь разве? Строго-настрого!

– Да. Мне щуки уж напомнили, – царевна ухмыльнулась, но, увидев неподдельную тревогу в глазах сестры, подошла, приобняла ее и куда мягче молвила: – Ты не волнуйся за меня, Варюша! Просто пойми, прошу. Ну не могу я так просто все это оставить! Должна я поговорить с Чародеем. В последний раз поговорить. Пойми.

– Да о чем? – Варвара, вырвавшись из объятий, отошла на шаг да заглянула ей в глаза. –