– Ты что будешь? Чай, кофе?

– Юлечка!

– Значит, чай. Черный, зеленый?

– Юля, пожалуйста, нам надо поговорить.

– Ты же без сахара пьешь? У меня есть конфеты, сейчас.

Марина силой заставила Юлю сесть и посмотрела ей в глаза – там была черная тоска.

– Юля, послушай меня! Я все знаю про Аркашу, мне Митя рассказал! И я вижу, что ты больна, что у тебя…

– Я знаю. У меня рак.

– Ты была у врача? Что он сказал?

– Надо оперировать.

– Когда операция? Ты не волнуйся, я за ребятами присмотрю!

– Операции не будет.

– Юля, но почему? Я же вижу – это операбельно! Маленькая опухоль, компактная, ее легко удалить! Я вижу это! Ты знаешь, что я могу! Удалят, и ты будешь жить еще сто лет! Химиотерапию, может быть, придется – но я помогу тебе! Юля!

– Я не хочу операцию. Я не хочу жить еще сто лет. Я вообще не хочу больше жить, разве ты не видишь? Ну да, ты все видишь. Ты как Валерия.

– Но Юлечка! А дети?

– Дети? Им папа уже новую маму подготовил. Только я сказала, что больна, сразу знакомиться повел. Он меня уже похоронил, понимаешь?

Марина не выдержала: всей своей силой она ринулась вытаскивать Юлю из этого страшного омута – Юля вздрогнула, а потом мягко повалилась на бок, но Марина успела подхватить и уложила ее на диванчик. Когда Юля очнулась, она выглядела получше: смертный ужас ушел из ее глаз, и она посмотрела на Марину вполне осмысленно – посмотрела и заплакала:

– Ты знаешь, ведь я, когда диагноз узнала, обрадовалась! Подумала: вот и хорошо, все само решится. Руки на себя наложить – это плохо для детей. А так – естественным порядком…

– Юлечка, расскажи мне все. Тебе легче станет. Почему он не стал разводиться?

– Он сказал, здесь его семья. Но ее – ту женщину – он тоже не может оставить без помощи. И я подумала, что… Я подумала: «С кем не бывает – согрешил, но раскаялся, осознал…» Ребенок-то не виноват, правда? Пусть помогает, конечно. Как я стелилась перед ним, ты не представляешь! Как в постели старалась! Думала – оценит, поймет. Останется со мной. А потом оказалось: он на два дома живет. Везде успевает. Плохо ли: и тут облизывают, и там. И во мне сломалось что-то. Я сказала ему: «Не могу так жить. Не могу, не хочу! Выбирай сам, а я держать не стану. Разведемся». А он: «Развода не хочу, у нас семья, а не нравится – уходи: дети со мной останутся!» Марин, куда?! Куда мне уходить? У меня ничего нет – ни дома, ни работы, ни денег! А без детей я вообще жизни не представляю! Судиться с ним? С ним?! Со Свешниковыми судиться?! Да проще сразу в землю закопаться. Сиди, сказал, и не рыпайся, никто тебе не поможет…

– Вот сволочь! – с чувством произнесла Марина. – Какая сволочь!

– А ведь я любила его. Как я его любила! Знаешь, говорят: ноги мыть и воду пить? Вот это – про меня. Дура! Я на втором курсе была, он – на пятом. И все. А я школу-то с золотой медалью окончила, в потоке лучшая была, и мне сразу красный диплом прочили! И вот они, мои дипломы да медали: рак и разбитая жизнь! Никто и ничто… Марин?

Марину вдруг так замутило от ненависти к Аркаше и от жалости к Юле, что с грохотом разбилась стеклянная кружка с сухими цветами, стоявшая на полке, а Марина вскочила и помчалась в ванную, где ее вырвало. Испуганная Юля прибежала следом:

– Ты что? Это ты… из-за меня? Так переживаешь?

Они обнялись и поплакали немножко о тяжкой женской доле и о том, какие все мужики сволочи.

– Марина, прости меня. Я думала, ты как Валерия. Раз с ней дружишь. А ты – живая, настоящая.

Потом вернулись на кухню, где давно остыл чайник, и Юля включила его снова, а Марина быстро замела осколки.

– Ты знаешь, я есть хочу, – сказала вдруг Юля и полезла в холодильник, откусывая что-то прямо из упаковки. – Будешь? Ветчина какая-то, вкусно…

– А выпить у тебя есть? Давай напьемся! Лёшки нету, в Питер уехал, ругать некому.

– Давай.

Юля притащила бутылку какого-то красного вина – хорошее, из Франции! Они выпили. Марина сидела, пригорюнившись, и смотрела, как Юля жадно ест все подряд, хватая то сыр, то маринованный огурец прямо из банки:

– Ты знаешь, не помню даже, когда в последний раз ела…

– Юль, да ты бы чего-нибудь горячего съела! Суп есть у тебя?

– Суп! Точно! Будешь?

Марина засмеялась:

– Ешь, горе мое! А я пока тебе расскажу наш план.

– У нас что, есть план?

– А как же! Значит, так. Пойдем по порядку. Я договорюсь с больницей, у нас врачи знакомые. Сейчас и договорюсь. Направление у тебя есть? Завтра же и ляжешь. Дети будут у нас.

– Марин, ну где – у вас? Вы и так на головах друг у друга!

– Ничего, разберемся. Я подумаю, как лучше сделать. Теперь Аркаша. Где он?

– Они в Женеве с Анатолием, через три дня приезжают.

– Ага. Тогда тем более тебе завтра надо обязательно лечь в больницу. Ты мне доверяешь?

– Да.

– Юль, ты только скажи, чего ты хочешь? Чтобы он вернулся к тебе и все было по-старому? Или чтобы совсем ушел из твоей жизни?

– А ты что, можешь?! Чтобы вернулся?

– Могу. Ты подумай, не торопись.

Юля долго молчала, опустив голову, потом решительно произнесла:

– Нет. Я не хочу его. Больше – не хочу. Пусть уходит.

– Хорошо. Это проще. Будет так: развод, дети и квартира остаются тебе, он платит содержание тебе и детям. Из твоей жизни он исчезает навсегда. Если захочет видеться с детьми – только через меня. Так?

– Господи, если бы я могла просто уйти! Без квартиры, без его денег!

– Он не обеднеет, Юля. Он виноват, должен расплатиться. Хоть так. А потом видно будет. Ты же совсем молодая! Встанешь на ноги, найдешь себе работу, мы поможем, все будет хорошо, ну что ты, сестричка!

Юля неуверенно улыбнулась.

– Ну что, я действую?

– Ладно…

И Марина решительно начала действовать. А теперь сидела без сил на диване в Юлиной квартире, и ей было так тяжело на душе, как никогда в жизни. Ну, почти никогда. Проводив Анатолия, Лёшка вернулся в комнату – Марина опустила голову, но, даже не видя ее лица, он понял: дело плохо.

– Лёш, ты иди домой. Я побуду тут немного. Мне надо… прийти в себя.

Он сделал шаг вперед.

– Лёша, пожалуйста! Не надо, – Марина говорила с усилием, напряженно. – Иди.

– Марин…

– Прошу тебя! Я… не могу. Я увидела его… и меня захлестнуло. А так нельзя. С ненавистью. Нельзя. Мне теперь плохо. Это ужасно, что я сделала.