Игорь удивленно и восхищенно смотрел на Марию, которая, точно, продумала всё. Это было так не по-женски. И… так по-женски.

— Конечно, я согласен.

— Я рада, что этот разговор состоялся, — сказала Мария. — Он был для меня тяжел. Но зато я сказала всё. Мы пойдем в клинику… И больше не будем об этом говорить. Мы сосредоточимся на тебе, на твоем лечении. И мы вылечим тебя, даже если нам придется продать всё. Верь мне. Я очень сильная и не капризная жена. Я смогу жить в деревенской избе, готовить в печке и стирать белье руками на реке.

— Зачем руками? — по-доброму рассмеялся Игорь. — В деревнях тоже есть стиральные машины и электричество.

— Тем более… Значит, мне будет даже легче, — сказала Мария. — Мы вылечим тебя и будем жить долго и счастливо. Потому что одной, без тебя, мне… нам… — погладила она себя по животу. — Будет очень плохо!

— Будем жить долго и умрем в один день? — задумчиво произнес Игорь.

— Нет, будем жить долго и не умрем никогда. Потому что родятся наши дети. А потом внуки. И правнуки. Твои дети. И твои правнуки!

Эпизод шестьдесят седьмой. Двадцать четыре дня до происшествия

Встреча случилась у Вениамина. Но на этот раз она не была радостной.

— Что сказал твой знакомый?

Игорь молча протянул врачебное заключение.

Анатолий стал читать, переворачивая страницы. И чем дальше читал, тем больше мрачнел.

— Да, — сказал он. — Всё сходится. Всё, как я и предполагал. Тут еще бумага…

Раскрыл какую-то папку. Вытащил, разложил страницы, стал сравнивать их, отчеркивая ногтем отдельные строчки.

— Что это? — спросил Игорь.

— Это Веня расстарался. Извини, мне пришлось привлечь его.

Подошел Вениамин. Прогудел:

— Что значит «пришлось»?! Как будто я был против! Я был обязан помочь! Я такую профессуру на своем веку ваял.

— Да, у Вени кругом связи, — согласился Анатолий. — Художники, они в каждой бочке затычки. Вениамин смог вывести даже на профессора Сергеева. А это серьезная величина.

— Это вам величина, — пробасил Веня. — А со мной эта величина водку трескала и по общагам шаталась, по девкам, в бытность свою студентом. Мы с ним ни один ящик совместно выкушали. Да-с. Видели бы вы его тогда!

— Заключение профессора подтверждает… В принципе, все три источника близки по выводам. Могу провести еще одну консультацию. Со специалистом оттуда. Я договорился. Он немного знает русский язык. Хочешь? Только они, в отличие от наших не мямлят, они правду-матку режут.

— Хочу!

Анатолий открыл ноутбук. Включил скайп.

— Гарри? Слышишь меня? Гарри?! Ответь…

— Да, слышать тебя, Толя! Здравствуй!

— Ты можешь сейчас говорить?

— Йес, Толя. Как мы договорились рано. Я могу дать пять минут, досмотреть больных. Потом я пошел…

— Ты ознакомился с присланным файлом?

— Да. Я смотреть внимательно весь анализ. Это очень плохой случай, Толя, без надежды.

— Ты хотел сказать — безнадежный?

— Йес, безнадежный. У нас, когда так плохо, говорят, надо звать адвокат распоряжаться наследством, чтобы писать завещание. У нас пациент, который умирать, обманывать нельзя. Россия — не так.

— Да, у нас не всегда так.

Игорь поднял руку, раскрывая по одному пальцы.

Анатолий понял.

— Сколько он сможет еще прожить?

— О, я не знать. Это никто не знать. Но совсем, совсем мало. Ты можешь послать его наша клиника, но мы не будем помогать кардинально. И это будет дорого. Но это должен решать больной. Я не хотеть его обманывать, потому что ты мой друг. Если звонить офис, ему могут сказать другое. Но это будет обман. Я не хочу обман. Я хотеть тебе помочь.

— А другие клиники?

— Другие клиники могут сказать «да». Они хотят получать деньги. Но они ничего не сделать. Никто. Это совсем плохой случай…

— Спасибо, Гарри. Рад был тебя слышать.

— Я тоже…

Анатолий отключил скайп. Захлопнул ноутбук и повернулся к Игорю.

— Ты все слышал. Я ничего не скрывал от тебя. Можно еще, конечно, обратиться в клиники в Европе или Израиле, но боюсь…

— Не надо… Я думаю, этого достаточно.

Анатолий пожал плечами.

— Извини. Ты просил… Я сделал. Наверное, не всегда хорошо знать, что тебя ждет…

— Всегда хорошо! — рявкнул Вениамин. Подошел, уронил на плечи Игоря руки. — Надо знать! Всегда! Человек есть свободная личность, которая сама должна принимать решения, а не какие-то там консилиумы! Если Господь лишает человека блаженства мгновенной смерти, но насылает, на него долгую болезнь, то он знает, что делает! А наши эскулапы, идя поперек воли Создателя, врут про диагнозы, рассказывая про насморки с, пардон, поносами! Супротив воли Господней идут, нехристи! Человек знать должен, когда ему уйти назначено, дабы успеть привести в порядок дела свои и мысли. Душу свою к уходу подготовить! С близкими попрощаться, судьбу их устроить. А то ведь что выходит — помер человек, а душа его осталась как есть, без исповеди, без покаяния! Имущество, что всю жизнь копил-наживал, — прахом пошло, вместо того чтобы, согласно воле его, тем, кого он любит, досталось или для благого дела пригодилось. Как же так? Не по-божески это! Когда мне про болячку мою всю правду скажут, я, может быть, мировой шедевр сотворить успею, о коем всю жизнь мечтал, да руки не доходили. А тут — все побоку, ради последнего мазка! А они за меня решат! Они мне, души клистирные, врать будут. Вот и сдохну я за каким-нибудь очередным проходным портретом, вместо того чтобы человечество осчастливить! По их, заметьте, вине. И коли тело мое они спасти не могут, зачем право на себя берут душу мою губить! Только попробуй мне, Толька, соврать! Только посмей!

— Рано тебе еще, Веня, про это думать.

— Про вечность никогда не рано и никогда не поздно! Ты молодец, Игорь! Так и надо! Знать, чтобы все подготовить, чтобы уйти как человек, а не как слизняк! Чтобы вспоминали тебя все добрым словом, потому что о каждом ты вспомнил, о каждом позаботился! Все ты правильно сделал! А этих, — кивнул на Анатолия, — не слушай. Не надейся на них, готовь уход свой. А то они дотянут обещаниями до самого края, где тебе не до чего уже дела не будет. Накачают морфием, и станешь ты предметом неодушевленным, который без души, ума и поступков. Не поддавайся им. Теперь обо всем подумай и позаботься, пока таблетки жрать не начал! Потом — поздно будет!

А ведь прав Вениамин — лучше раньше, чем позже. Потому что если позже, то, возможно, уже — никогда…

Эпизод шестьдесят восьмой. Девятнадцать дней до происшествия

Здание было свеженькое, как только что испеченный пирожок — с деревянными стеклопакетами, под черепичной крышей, со стенами, покрашенными в яркие, веселенькие цвета. Во дворе подстриженные по-европейски кусты, клумбы. Просто санаторий какой-то.