Я постаралась не заметить как он меня назвал.

— Мы пока не знаем точно, кому и что хотим показать — потому показываем всем и каждому, насколько мы не разбираемся в ситуации. А сами и правда продолжаем изучать все нужное, отделяя драконьи зубы от волчьих.

— Про волчьи… вы не просто так говорите?

— Клан Мэннингов, — кивнул Декстер. — Они фигурирует едва ли не в каждом деле или случае, что мы исследуем и вспоминаем. Хиксы — на втором месте. Фаулеры — ваши родственники. И потому, что их наследник — первый претендент на главенство рода, и потому, что мы слишком часто их встречаем вживую. Ну и Сивенсоны… но те лишь потому, что я не нашел, за что их исключить.

— А остальных нашли ща что? — удивилась.

— Нет мотивов, нет действий, есть алиби или четкое подтверждение, что их силы слишком слабы, чтобы совладать с принуждением. Я также не сидел без дела…

— Да я так и не думала, — пробормотала.

— Угу, конечно… — сказал он как будто на свою внутреннюю реплику. — Но сужение круга подозреваемых, к сожалению, не слишком конкретизирует мотивы и дальнейшие действия. Зато если подумать…

— Что? — спросили мы хором с Эльвином.

— Меня осенило вечером. Давайте примем как данность, что проклятия не существует. Мы же в этом уверены?

— Да! — это я.

— Ну, в общем-то, да… — смутился блондинчик. — Но и первая трагедия, и последующие инциденты — их ведь трудно примирить с естественным порядком вещей.

— Да-да, я понимаю, — детектив как раз был уверен, — Есть отчего так думать — про страшные болота рассказывают люди, которые вполне дружат с головой, сами эти истории наводят ужас на округу, а псы-легенды настолько материальны, что могут кого-то умертвить. Но я бы не стал переходить на сторону сверхъестественного — и сразу вам сказал об этом, и все что происходило дальше только подтверждало мои заверения. Каждый раз, когда мы сталкивались с нападением или же другим инцидентом, связанным с вами, яр Томас, это происходило с явной подачи существ вполне существующих. То есть тех, кто четко просчитывал свои действия — и псами они быть никак не могут. Согласны с этим?

— Ну… да, — кивнул Эльвин. Надо же, а я и не думала, что он все еще сомневается, полагала, мы давно покончили с предрассудками. Что я со своим материалистичным подходом убедила его в том, что никаких проклятий не существует. Ну, существует, но… не в этом случае. Но я не учла, что мой друг всю жизнь жил в этой неоднозначной ситуации и подспудно привык, в общем-то, готовиться к смерти.

— Вы слишком неуверенны, — яр Кинсман тоже это заметил, — получается, вы считаете, что бесполезно расследовать смерть Томасов, и одновременно просите меня это сделать? Полагаете, что всех ваших предков постигало злое предназначение?

Эльвин помедлил. Мне вдруг стало ужасно жалко друга, потому я приобняла его за плечи, перегнувшись через сиденье, и даже взлохматила бы волосы и в щеку поцеловала, от прилива сестринской нежности, но прищуренный взгляд яра Кингсмана меня остановил.

Вернула ему такой же. Нечего прищуриваться — пусть на свою невесту прищуривается.

Но чрезмерно нежничать все-таки не стала.

— Я считаю, что все дело в злом умысле, — выдал, наконец, мой друг.

— Прекрасно. Итак, мы уверены, что по меньшей мере часть смертей Томасов были спровоцированными вполне материальными действиями, а некоторые может и стали случайностью. Теперь нам уже проще думать дальше. Что вас настораживает в таком случае?

— А что не настораживает? — пожала я плечами, — Мне кажется все странным…

— А закономерности? — драконище что-то ждал от нас терпеливо, но до нас все никак не доходило. Потому Эльвин отозвался раздраженно.

— Единственная закономерность — это возраст и род!

— Вот именно! — просиял Декстер. — Возраст и род!

— Но это логично — убийцам надо подтверждать именно проклятие…

— И я так думал. Пока решил не перевернуть эту ситуацию… Что если именно возраст — это то, что важно?

— В смысле?

— Допустим — на минутку — в тридцать лет с теми, кто является наследником рода Томасов, что-то происходит. Что-то важное…

— Что, например? — подалась я вперед.

— Есть ли у вас семейные предания на этот счет? Или понятие «порога»? — это уже спросили у блондинчика

— Да вроде нет… — растерялся Эльвин.

— У Кингсманов… — драконище чуть смутился и отвернулся в противоположную от нас сторону, — такое понятие есть. В сорок, правда. Нам… необходимо жениться до этого момента, и тогда в наступление сорокалетия происходит определенная родовая магия, делающая союз еще более крепким и плодовитым.

— О, — только и могли сказать мы с Эльвином на это откровение.

— На самом деле об этом не принято говорить — во многом это связано с магией предков, которую они укрепляли и передавали по наследству. Я даже не уверен, что это есть в каждом роду… Но накануне я подумал — что если у Томасов этот «порог» — в тридцатилетие? И именно его не должно наступить у прямого наследника рода?

— Но тогда бы мы знали…

— Или растеряли эти знания за более чем век? — покачал головой Декстер, — И даже если оставить само понятие магии. В тридцать, в полноценную зрелость… может ведь прийти письмо. Или открыться тайник. Или…

— Я понял… — протянул Эльвин.

— Что если предположить… что некоторые члены названных родов точно знают, что бывает в тридцать с Томасами и опасаются этого? — не унимался Декстер, — Например, предполагают, что живым Эльвин может узнать некую информацию, которая им навредит? Или именно в этом возрасте наступит некое событие, которое изменит представление об их прошлом?

— Это не лишено смысла, — мой друг задумался, — Хотя бы в качестве версия.

— У нас нет других, столь же привлекательных, — уверил нас драконище, — и да, где-то я могу ошибаться — все мы. Но вспомните нас в начале пути — он казался огромным. А сейчас мы действительно подбираемся к разгадке, я это чувствую. Так что отправимся в деревню…

— Показаться еще большему числу народа?

— Скорее, собрать всякие сплетни в процессе экскурсии. Ну и посмотреть учетные книги — там мы найдем информацию, кто умер в окрестностях в нужные годы.

Яр Кингсман завел машину и нажал на педаль, за так, что под колесами что-то взвизгнуло.

А я, пока мы тряслись по проселочной дороге, пыталась вспомнить, сколько же ему лет.

Тридцать восемь? Тридцать девять?

Черт, а чего не женится, а? Ведь не видать ему тогда крепкого брака и плодовитости, как своего хвоста…

Деревня оказалась пасторально — идиллической.