рассказал ей все. Услышав про Ивана, девушка заплакала.

– С Максом вообще плохо все получилось, – Сергей смотрел Саше прямо в глаза. – Я не знал, с чего начать, долго думал, пока ехал, выстраивал в голове речь, а в итоге разговор получился как с подозреваемым, а не как с другом. Ты понимаешь, я Ваньку хотел за Максом выставить.

Саша удивленно подняла брови.

– Неофициально, чтоб по делу нигде не проходило. У Макса ни на одно убийство нет алиби, с двумя жертвами он был знаком, – Сергей резко потер лоб рукой. – Теперь уже с четырьмя. Мысли дебильные в голове крутятся, вот и хотел, чтоб Ванька пару дней за ним покатался, машину бесхозную нашел для этого.

– То есть ты думаешь…

– Нет. Не знаю я. Я про это никому не говорил, – Норвежский встал и открыл окно. – Душно. Ваньку зарезали сзади, один точный удар, а это значит, что он подпустил убийцу к своей спине на расстояние удара, следовательно, он не опасался этого человека, тем более учитывая место, где все произошло, там в сумерках тени пугают, а тут незнакомец за спиной. Значит, Иван знал того, кто его убил. Хрень какая-то творится. Я ничего уже не понимаю.

Саша поднялась и сходила в прихожую за кофтой. Ей было зябко.

– Я, когда ему все рассказал, спросил, где он был вечером и ночью, он сначала ответил, что в городе его не было, а потом психанул, стал орать, что я охренел в край и такие вопросы не уместны. Ну, в принципе, понять его можно, но мне-то не легче от этого. Мне ответы нужны. Короче, дальше диалог совсем не получился. Я спросил, кто, по его мнению, это мог совершить, он даже отвечать не стал, зыркнул только, как будто обжег взглядом, в машину прыгнул и уехал.

– Тебе успокоиться надо. Лечь спать, а утром спокойно все проанализировать. Надо найти, что может связывать жертв, ведь как-то он их выбирает, должна быть логика, особенно если учесть, как он убивает. Это не просто в лесу опоздавшую на автобус по голове камнем стукнуть. Он готовится, вынашивает свои деяния, а значит, и жертв заранее подбирает. Найдешь связь – половина дела будет сделана.

Норвежский впервые за вечер улыбнулся.

– Простите, я не узнал вас, мисс Марпл, – сказал он.

– Да ну тебя, – отмахнулась Саша. – Я пытаюсь помочь, а ты… Ну хоть улыбнулся. Уже неплохо.

Он подошел к ней и сел на корточки перед ее стулом.

– Я найду его…

Оставленный в куртке телефон зазвонил. Норвежский зло выдохнул и пошел в прихожую.

– Да, Макс.

– Ты спрашивал, кто мог, – холодно и отстраненно звучал голос из телефона. – Я вспомнил, когда была история с больницей, был один человек, он угрожал отомстить. Даже у дома караулил, ваши его забирали. Как звать, не знаю, но думаю, что если поищешь, то найдешь без проблем. Это все, что я вспомнил. И, да, Серега, не звони мне больше, желания с тобой общаться нет. Теперь, как говорят в американском кино, все вопросы только через адвоката, он сам с тобой свяжется. Надеюсь, помог, удачи.

– Макс… – Норвежский хотел объяснить еще раз, но из телефона пошли гудки.

Сергей вернулся на кухню и снова подошел к открытому окну. Саша не стала задавать вопросы, все было и так ясно.

– Я найду его, и мы уедем, – закончил Норвежский прерванную фразу. – Надоело, ответственность стала давить. Я, когда только начинал в розыске, меня больше всего пугал морг, я домой возвращался после работы, бегом в душ бежал, чтоб этот специфический запах смыть. Сейчас стало безразлично, как выглядят и пахнут мертвецы. Сейчас я стал бояться ошибиться, хочется, как маленькие дети, закрыть глаза руками и вроде спрятался от всех – не видно тебя, а если не видно, то и бояться нечего.

Где-то вдалеке раздался рев тепловозного гудка, поезд пересекал автомобильную дорогу и распугивал любителей ночной езды и прогулок по путям.

Саша подошла к Норвежскому, прижалась к широкой напряженной спине, обняла.

– Уедем, обязательно. Сделаем так, как ты захочешь. Хоть на край света, – приподнявшись на цыпочки, прошептала она ему в самое ухо.

34

Слышал, в аду Иуда на коленях у лукавого.

Гладит по голове его, тяжелая рука его.

И если прыгнули звери в осеннем сквере…

Мне очень нравятся эти стихи. Авторы, наверно, вкладывали в них свой особый смысл, но я понимаю их иначе. Для меня это – посыл человечеству, посыл о доброте и взаимопомощи.

И тут уже давным-давно забыли, мама.

Череп и кости – это голова Адама.

Чувствуешь ненависть? Ее можно мазать на хлеб…

Чтобы люди были добрее друг к другу. Честнее. Чтобы помогали, а не пытались обмануть при каждом удобном случае.

Вчера я думал, что закончил. Я смотрел, как кислота выжигает эту тварь изнутри. Мне хотелось, чтобы она поняла, каково было тем, кто ушел в самом начале своей жизни, а ведь они могли стать настоящими Людьми. Я выбрал это место специально для нее. Она должна была умереть там, где сырость и вонь, где плесень и нечистоты по углам. Она это заслужила, как заслужили и все остальные, кого я вывел за скобки нашего мира.

Я знаю, ты наблюдаешь за тем, что я делаю, и, если ты не остановил меня, значит, удовлетворен увиденным. Ты сам ни один раз прибегал к радикальным методам, поэтому мне странно, что ты не можешь делать так всегда.

Мне очень жаль этого паренька, он не совершил ничего плохого в этой жизни, был добрым и отзывчивым парнем, но я не мог поступить иначе. Мне очень грустно осознавать, что его жизнь оборвалась от моей руки, по-другому было нельзя. Я считаю, что он погиб как герой – он принес себя в жертву ради чистоты города, страны, мира. Ведь, останься он жив, он бы рассказал всем, кто я, а я не хочу славы, мне не нужна вся эта склизкая приторная популярность. Я делаю это не для себя. Я делаю это для Людей, для всех Людей и не требую за это благодарности.

Овцы покидают свои пастбища и уходят к другим овцам, если пища стала невкусной или в ней перестало хватать нужных минералов, и я хочу показать настоящим Людям, что не надо быть как глупые животные, которых растят на убой. И если место обитания Людей стало неприятным, то надо не бежать