Я помотал головой.

— Хотя… В гимназии была. Но это дело давнее.

Она опять посмотрела на меня.

— Ну, мне пора идти, — сказал я. — Спасибо за чай!

Она встала и пошла проводить меня. Я вышел на площадку и там только обернулся, чтобы у нее точно не было возможности меня поцеловать.

— Счастливо, — сказал я.

— Счастливо, — сказала она.

На следующий день я пошел в «Лассе в парке». Положил на стол блокнот и стал писать Линде письмо. Я писал ей, что она для меня значит. Как я увидел ее в первый раз, кем она стала для меня тогда и кем теперь. Писал, что ее губы скользят по зубам, когда она увлечена беседой, писал, что ее глаза иногда искрятся, а иногда они как темнота и втягивают в себя свет. Описывал, как она ходит, чуть качая бедрами, почти как модель. Описывал тонкие, японистые черты ее лица. И ее смех, иногда он охватывал ее всю целиком, и я особенно любил ее в эти минуты. Писал о ее излюбленных словечках, как мне нравится ее манера выговаривать «звезды» и пересыпать речь «фантастикой». Я писал, что все это я вижу, но совершенно не знаю ее, не имею представления, о чем она думает, и крайне мало — о том, как она смотрит на мир и на людей в нем, но мне достаточно того, что я просто вижу, чтобы понимать: я ее люблю и буду любить всегда.

— Карл Уве? — сказал кто-то.

Я поднял голову.

Передо мной стояла она.

Я перевернул блокнот.

Неужели так бывает?

— Привет, Линда, — сказал я. — Спасибо за вчерашний вечер.

— И тебе спасибо. Я тут с подружкой. Ты хочешь один посидеть или?..

— Если можно, я бы один посидел. Понимаешь, я работаю и…

— Понимаю-понимаю.

Мы посмотрели друг на друга. Я кивнул.

Девушка ее примерно возраста вышла из дверей с двумя чашками кофе в руках. Линда пошла к ней, и они сели вдвоем за столик в другом конце.

Я написал, что в эту минуту она сидит не очень далеко от меня.

Если бы я только мог победить это расстояние. Я бы все за это отдал, писал я. Но не получится. Я люблю тебя, и ты, возможно, думаешь, что любишь меня, но ты не любишь. Видимо, я тебе нравлюсь, даже наверняка, но я тебе не подхожу, и ты в глубине души это знаешь. Быть может, ты искала себе кого-нибудь, и тут появился я, и тебе показалось, что стоит попробовать. Но я не хочу, чтобы меня пробовали, мне этого недостаточно, мне нужно или все, или ничего. Ты должна гореть всей душой, как горю я. Хотеть меня, как хочу я. Ты меня понимаешь? О, еще как понимаешь, я знаю это. Я видел тебя сильной, видел слабой, видел открытой миру. Я тебя люблю, но этого недостаточно. Быть друзьями бессмысленно. У меня даже разговаривать с тобой не получается! Что это будет за дружба? Надеюсь, письмо тебя не обидит, я просто хочу написать все, как есть. Я тебя люблю, это именно любовь. И она останется в моей душе всегда, чем бы все у нас ни кончилось.

Я подписался, встал, бросил взгляд в их сторону — только ее подружка могла бы увидеть меня со своего места, но ей до меня дела не было, поэтому ушел я никем не замеченный, быстро дошагал до дома, запечатал письмо в конверт, переоделся в спортивную одежду и пробежал круг по Сёдеру.

Следующие дни я жил как будто на слишком высокой передаче. Бегал, плавал, делал все, чтобы удержать в узде беспокойство, в равных долях разгонявшееся радостью и горем, но не преуспел; от возбуждения меня колотила дрожь, и она не проходила, я наматывал бесконечные километры по городу, бегал, плавал, лежал по ночам без сна, не мог есть, я сказал, нет, это все пройдет, станет легче.

Ярмарка текстов была в субботу; когда она наступила, я решил никуда не идти. Позвонил Гейру и спросил, не хочет ли он встретиться в городе, он согласился, мы сговорились на четыре в «КБ», я добежал до бассейна «Эриксдальсбадет», час плавал туда-сюда в открытом бассейне, это было круто: воздух холодный, вода теплая, небо серое и сочится мелким дождиком, рядом ни души. Я плавал туда и обратно. Вылез из воды распаренным, так себя загонял. Переоделся, покурил, стоя на улице у входа, закинул сумку на плечо и пошел в сторону центра.

Гейра на месте еще не было, я сел за столик у окна и заказал пиво. Через несколько минут он остановился у столика и протянул мне руку.

— Есть новости? — сказал он, усаживаясь.

— И да, и нет, — ответил я и рассказал, что у меня происходило в последние дни.

— Вечно тебя тянет на драму, — заметил Гейр. — Ты не мог бы сбавить обороты? С чего вдруг ставить вопрос ребром — все или ничего?

— Вообще мог бы сбавить, но в данном случае — нет, — ответил я.

— Письмо ты отправил?

— Нет. Пока еще нет.

Тут мне пришла эсэмэска. От Линды.

Я начал писать ответ.

— А на потом нельзя отложить? — спросил Гейр.

— Нет, — ответил я.

Я нажал «отправить» и поднял стакан:

— Скол!

— Скол! — сказал он.

Пришла новая эсэмэска.

Скучаю?!

Сердце тяжело билось в груди. Я начал писать ответ.

— Кончай, — сказал Гейр. — Иначе я уйду.

— Я быстро. Подожди.

— Это ведь Линда, да?

— Угу.

— У тебя вид полоумный, ты в курсе? Я в дверях как взглянул на тебя, чуть обратно не повернул.

Новое сообщение.

Я вскочил:

— Гейр, прости, мне надо идти.

— Сию минуту?

— Да.

— Имей совесть. Полчаса она может подождать. Я специально ехал в город не для того, чтобы сидеть тут в одиночестве со своим пивом. Это я и дома могу.

— Прости, пожалуйста. Я тебе позвоню.

Я выскочил на улицу, взял такси, я чуть не подвывал от нетерпения на каждом светофоре, наконец машина подъехала к «Фолькопере», я расплатился и вошел в фойе.

Она сидела на первом этаже. С одного взгляда на нее я понял, что мог так не спешить.

Она улыбнулась.

— Как ты быстро! — сказала она.

— Я так понял, что-то срочное.

— Нет-нет, ничего такого.

Я поцеловал ее и сел за столик.

— Пить что-нибудь будешь? — спросил я.

— А ты что будешь?