— Не знаю. Красное вино?

— Отлично.

Мы располовинили бутылку красного, болтая обо всем подряд, не касаясь значимого, но оно было третьим за столом, и стоило нам с ней встретиться взглядом, как у меня по спине пробегала дрожь, а в груди, где сердце, ощущался глухой толчок.

— В «Вертиго» сейчас народ гуляет. Хочешь, пойдем туда?

— Неплохая мысль.

— Стиг Сетербаккен тоже там.

— Это хуже. Я однажды камня на камне от него не оставил. А потом прочитал в его интервью, что он хранит все плохие отзывы о себе. Мой наверняка один из самых недобрых. Целая полоса в «Моргенбладет». А в другой раз он в дебатах прицепился ко мне и Туре. Назвал нас Фалдбаккен & Фалдбаккен. Но тебе это ничего не говорит, да?

Она помотала головой.

— Но мы можем пойти в другое место.

— Да нет, что ты! Идем в «Вертиго»!

Мы вышли из «Фолькоперы», только-только начинало темнеть. Облака, весь день лежавшие на городе как крышка, сгустились еще плотнее.

Мы взяли такси. «Вертиго» располагался в подвале; когда мы вошли, там уже яблоку негде было упасть, распаренный воздух от дыма стал сизого цвета, я обернулся к Линде и сказал, что вряд ли стоит зависать тут надолго.

— Уж не Кнаусгор ли к нам пожаловал? — раздался голос. Я повернулся в ту сторону — Сетербаккен. Он улыбнулся. И сказал, обращаясь к остальным: — Мы с Кнаусгором враги. Да? — добавил он и взглянул на меня.

— Я нет, — ответил я.

— Не дрейфь, — сказал он. — Но ты прав, с той историей мы давно разобрались. Я пишу новый роман и немного пытаюсь делать, как ты.

Ого, подумал я, вот это комплимент так комплимент.

— Неужели? — ответил я. — Звучит интересно.

— Не то слово — интересно. Подожди, сам увидишь.

— Раз мы оба тут, еще поговорим, — сказал я.

— Ага, — кивнул он.

Мы с Линдой ушли к бару, заказали джин с тоником, нашли два свободных табурета и взгромоздились на них. Линда многих знала, уходила поговорить то с одним, то с другим, но все время возвращалась ко мне. Я мало-помалу напивался, но приятное, расслабленное ощущение, возникшее, когда я увидел Линду в «Фолькопере», не исчезало. Мы переглядывались — мы пара. Она клала руку мне на плечо: мы пара. Она ловила мой взгляд через весь зал, посреди беседы с кем-то, и улыбалась мне: мы пара.

Проведя так несколько часов, мы устроились в мягких креслах в дальней комнате, и тут пришел Сетербаккен с предложением сделать нам массаж ног. У него хорошо получается, сказал он. Я отказался, а Линда сняла туфли и положила ноги ему на колени. Он принялся мять и поглаживать ее ступни, все время глядя ей в глаза.

— Здорово у меня получается? — спросил он.

— Да, прекрасно, — сказала Линда.

— Кнаусгор, теперь твоя очередь.

— Ну нет.

— Сдрейфил? Давай, разувайся.

В конце концов я сдался: снял ботинки и положил ноги ему на колени. Сам по себе массаж оказался приятным, но факт, что не кто иной, как Стиг Сетербаккен, растирает мне ноги и при этом у него с губ не сходит улыбка, которую иначе как дьявольской не назовешь, делал ситуацию, мягко говоря, неоднозначной.

Когда он закончил массаж, я завел разговор о его последнем сборнике эссе, посвященном злу, потом побродил в толпе, выпил того, другого и вдруг увидел Линду, она стояла, прислонившись к стене, и беседовала с той девицей, которую я видел на празднике в Сёдере. Хильдой, Вильдой, вот же черт. Гильдой!

Линда была бесподобно красива.

И невероятно оживленна.

Неужто она правда может стать моей?

Только я так подумал, как она встретилась со мной взглядом.

Улыбнулась и поманила меня к себе.

Я шагнул к ней.

Час пробил.

Сейчас или никогда.

Я сглотнул и положил руку ей на плечо.

— Это Гильда, — сказала она.

— Мы уже знакомы, — ответила Гильда и улыбнулась.

— Идем, — сказал я.

Линда посмотрела на меня вопросительно.

Темнота ее глаз.

— Прямо сейчас? — сказала она.

Я не ответил, просто взял ее за руку.

Мы молча прошли все помещение. Открыли дверь, поднялись по лестнице.

Дождь лил как из ведра.

— Однажды я уже уводил тебя на разговор, — сказал я. — Ничего хорошего не вышло. Но я должен сказать тебе важное. Может случиться, что и сейчас все пойдет криво. Но я должен кое-что тебе сказать. О тебе.

— Обо мне? — переспросила она и подняла ко мне лицо, волосы уже намокли, лицо сияло каплями дождя.

— Да, — кивнул я.

И потом стал говорить, что она для меня значит. Все, что я написал в письме, я сказал ей в лицо. Описал ее глаза, губы, манеру двигаться, любимые словечки. Сказал, что люблю ее, хотя и не знаю. Сказал, что хочу быть с ней. Что это мое единственное желание.

Она встала на цыпочки, подставила мне лицо, я наклонился и поцеловал ее.

И все почернело.

Очнулся я от того, что два мужика тащили меня за ноги в дворницкую. Один говорил по мобильнику, может, передоз, мы не знаем. Они остановились и склонились надо мной.

— Живой?

— Да, — ответил я. — А где я?

— Около «Вертиго». Вещества употреблял?

— Нет.

— Тебя как зовут?

— Карл Уве Кнаусгор. Мне кажется, я просто вырубился. Ничего страшного. Я норм.

Я увидел идущую к нам Линду.

— Очнулся? — спросила она.

— Линда, привет. Я в порядке. Что случилось?

— Нет, не приезжайте, — сказал мужик в телефон. — Все в порядке. Пришел в себя, говорит, помощь не нужна.

— Ты, кажется, потерял сознание, — сказала Линда. — Вдруг раз и упал.

— Блин, как некстати, — сказал я. — Простите.

— Не тушуйся, ничего такого, — сказала она. — Это ты мне сказал. Самые лучшие слова, которые мне говорили.

— Помощь не нужна? — спросил мужик.

Я помотал головой, они ушли.

— Ты меня поцеловала, — сказал я, — и меня что-то черное как накроет… А очнулся только сейчас.

Я встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов.

— Пожалуй, мне лучше поехать домой. Но ты оставайся, если хочешь.

Она захохотала.

— Мы едем ко мне. Я о тебе позабочусь.

— Как прекрасно звучит: обо мне позаботятся, — сказал я.

Она улыбнулась и вытащила телефон из кармана куртки. Мокрые волосы прилипли у нее ко лбу. Я взглянул на себя. Брюки потемнели от влаги. Провел рукой по волосам.