– Ну что, присядем на дорожку?

Мы присели.

– С Богом!

Едва мы вышли из квартиры, я сказала:

– Девочки, спускайтесь, я сейчас!

Я вернулась и зашла в комнату, где жил Марат. Присела назлосчастный диван и прижалась щекой к подушке – мне казалось, она еще хранитего запах. Если все будет хорошо, через несколько часов я буду с ним. Пораехать.

– Мамочка, если бы не папа, я бы сейчас слезамиумывалась, но теперь я знаю, мы скоро увидимся, да?

– Да, моя деточка.

– Это каким же образом? – заинтересовался Даня.

– Мы с мамой решили, что я полечу к ней на свадьбу!Здорово, правда?

– Охо-хо, – тяжело вздохнула Люба. В отличие отменя она всегда была пессимисткой.

И вот наконец последние объятия и поцелуи. У всех нас, кромеДани, глаза на мокром месте.

– Как я тебе завидую, Кирка, летишь в Москву! Ладно,передавай там привет всем нашим, Альку с Васькой особо поцелуй. – Потомона шепнула мне на ухо: – Ты клятву сдержала?

– Да! – твердо ответила я.

– Слава Богу!

Мне давно уже пора идти, но Дашка в последний раз кидается вмои объятия.

– Мамулечка, позвони мне утром, ладно?

– Обязательно, деточка, обязательно позвоню!

В самолете рядом со мной оказалась старая еврейка, ни словане знавшая по-русски, мы с нею только вежливо друг другу улыбались. И хорошо.Мне сейчас совсем не хотелось разговаривать с чужим человеком. Ведь через несколькочасов для меня начнется новая, незнакомая жизнь. Какой она будет? И сколько еебудет, этой жизни? Ему ведь уже седьмой десяток. Но я сделаю все, чтобы емубыло хорошо со мной, я буду следить за его здоровьем, я прекрасно умеюухаживать за больными… И пожалуй, нам действительно лучше куда-нибудь уехать,чтобы привыкнуть друг к другу вдали от всех и вся. Наверное, лучше всего покапоехать в Германию. У меня там есть близкие друзья-немцы, я позвоню им, попрошуприслать приглашение и подыскать нам квартирку где-нибудь в Бонне илипоблизости. Я неплохо говорю по-немецки, там мы сможем спокойно оглядеться,поездить, присмотреть какой-нибудь домик у моря… Сердце вдруг обрывается –неужели все это будет? Я достаю из сумки пачку фотографий, которые только вчераполучила в фотоателье на тахане мерказит. Вот Марат с Дашей возле машины, а вотон один на пляже – синее море, синяя рубашка, синие глаза… А вот мы с ним дома,сидим за столом, и он смотрит на меня с восторгом и любовью…

И вдруг меня охватывает такое жгучее нетерпение, что,кажется, я сейчас сойду с ума. Сколько еще лететь? Полтора часа? Невыносимо. Асамое ужасное будет в Шереметьеве – пока пройдешь паспортный контроль, получишьбагаж, пройдешь таможню… Какой ужас быть уже на московской земле и еще не знать,что тебя ждет… Или не ждет… Нет, это невозможно… Я снова смотрю на фотографиюза столом. Конечно же, он ждет меня. Ждет. Не может быть никаких сомнений. Отужасного волнения я заснула и проснулась, уже когда самолет пошел на посадку.

Разумеется, я простояла почти час в очереди на паспортныйконтроль, и это глубокой ночью. Зато багаж получила на удивление быстро.Тележка мне не досталась, и я поволокла свои сумки к очереди на таможню. Я чутьне лопнула от нетерпения, стоя в этой очереди и подталкивая ногами сумки.Какие-то люди, встречающие, толпились за воротцами. Я пристально вглядывалась,но от волнения ничего не видела.

И вот наконец таможенник отпускает меня. Я хватаю сумки ивыволакиваю за воротца. Народу немного. Марата я пока не вижу. Сердце падает.Не паникуй, говорю я себе. Он мог задержаться на парковке, мог подойти к другимворотцам, мог, наконец, просто отлучиться по нужде. Проходит пять, десять,пятнадцать минут. И вдруг я понимаю – он не приехал. Просто взял и не приехал.Не решился сказать мне в лицо, что отказывается от меня. На это у него нехватило сил, и он предпочел кинуть меня тут одну, с вещами, глубокой ночью.Меня охватывает такое отчаяние, что я с трудом держусь на ногах.

– Что с вами? Вам плохо? – спрашивает какая-тоженщина.

– Нет, ничего, спасибо.

Ну что, оптимистка, получила по кумполу? А Дашка, что будетс нею, когда она узнает? Все, больше никаких мужиков, ни новых, ни старых,хватит! Только бы домой добраться без потерь. Я вспоминаю все ужасы, которыерассказывают о таксистах в Шереметьеве, но что же мне делать, как быть?Таксиста тоже еще надо найти. И вдруг я вижу, как по полупустому в этот часзалу задумчиво бредет итальянская кинодива. Она явно кого-то ждет.

– Васька! – ору я. – Васька!

Кинодива поднимает глаза и бросается ко мне.

– Васька, ты меня встречаешь?

– Нет, мне мама ничего не сказала. Мы с Игорем тутдрузей провожали. Но почему же ты не сообщила, что прилетаешь? Ой, что с тобойтакое? Ты заболела? Кира, Кира, почему ты плачешь? Что-то случилось? С Дашкой?Кира, ну пожалуйста, скажи, в чем дело?

– Васька, Васенька, какое счастье, что ты тут! А гдеИгорь?

– Сейчас придет, он каких-то знакомых встретил.Кирочка, почему ты не позвонила, ты же знаешь, я всегда… Игорь, Игорь, идискорей сюда!

– Кира, вы откуда? – изумленно спрашиваетон. – А почему вы плачете?

– Игорек, милый, это я от радости, что вас встретила, ато каково бы мне тут одной с вещами ночью…

– Но почему же вы не предупредили? И теща ничего несказала.

– Ладно, потом все выясним. Бери вещи и пошли, –командует Васька.

Большой, добрый, с глазами и ресницами восточной красавицы,Игорь подхватывает мои неподъемные сумки как пушинку и спешит к машине. Васькаобнимает меня, и я рыдаю у нее на груди. Это – родное. Ну как не быть оптимисткой,когда в такую кошмарную минуту совершенно случайно в Шереметьеве оказываютсяродные люди, готовые и помочь и утешить? Эта мысль помогает мне взять себя вруки и даже улыбнуться. Улыбка, вероятно, вышла жалкая, потому что у Васькикривятся губы и она сама вот-вот разревется.

– Васенька, – говорю я уже в машине, – ты незнаешь, Жука еще у мамы или она его уже ко мне отнесла?

– Понятия не имею, мама там со своим Смирновым, я ее ине вижу почти.

Как мне хочется домой, к Жуке. Даже Алевтину не хочу сейчас видеть,добраться бы до постели, прижать к себе Жуку, чтобы он запел, замурлыкал, изаснуть, а потом проснуться, как будто ничего этого не было. Чтобы жить дальше,надо навсегда забыть эту историю с Маратом, отсечь… А вдруг с ним что-тослучилось? Вдруг он заболел, попал в аварию, мало ли что бывает! Но как узнать?Посвятить во все Волю? Ни за что, он такой бестактный! Я сама позвоню, утромпозвоню ему домой. И если услышу его голос, значит, он меня просто предал. Аесли нет, попрошу его к телефону, – интересно, что мне скажут. Правильно,дождусь девяти утра и позвоню. А потом уж буду решать, как жить дальше. И,оставив себе этот жалкий клочок надежды, я немного успокоилась.