– Не глупи. – Он открывает дверь пошире. – Входи. Ты меня пугаешь.

Я вхожу в теплое помещение, замок за мной защелкивается.

– Знаю, ты только с работы.

Орион смотрит на меня, твердо кладет руки мне на плечи.

– Не беспокойся. Отец в магазине допоздна, а Флора отправилась сразу оттуда к Кэти. Я как раз собирался разогреть остатки того невероятного блюда, что ты приготовила. Ropa?

Я фыркаю.

– Ropa vieja. – Старая одежда. Подходящее название для ароматной, порезанной на тонкие полоски жареной говядины, которую я подавала прошлым вечером с черными бобами и рисом под глупое классическое кино и тонну вина. Август кажется уже таким близким, и никто не будет готовить для Ориона после того, как мой самолет улетит.

Он наклоняется ближе и обеспокоенно смотрит на меня.

– Идем, – говорит Орион и ведет меня к кожаному дивану. Он садится рядом, крепко держа меня за руку. – Что стряслось?

Я пересказываю ему разговор с родителями и наблюдаю, как черты его лица меняются в тандеме с интонацией каждого моего слова. Мы молчим, когда я заканчиваю, у обоих перед глазами невероятная ужасная правда.

Наконец он говорит:

– Не могу представить, что эта возможность для тебя значит. Вашу пекарню не выбрали бы, если бы ты и твоя семья не вложили в нее столько трудов.

– Да. – Моя семья. – Но съемки. Я не планировала уезжать на две недели раньше.

– Я тоже. Но мы знали, что так будет. В каждый день, который мы проводили вместе, мы знали, что этому придет конец, – говорит Орион, его голос балансирует на тончайшем канате. Одно неверное движение, и мы оба упадем. – Мы всегда знали, что ты вернешься во Флориду.

– Флорида, – задумчиво повторяю я. И затем решаю отпустить секрет, потому что устала от того, что прошлое поедает меня изнутри. – Андре звонил. Дважды. Сказал, он… хочет снова поговорить. Он одумался.

Орион вздыхает. Брови хмурятся, глаза темнеют. Он встает и торопливо отходит к фортепиано. Мое сердце сжимается, когда он отворачивается от меня.

– Что ж, – говорит он фотографии, на которой их семья в Ирландии, тому времени, когда этот дом хранил сердца всех четырех. – Теперь тебе будет гораздо легче. Майами, успешный бизнес и парень, за которого ты цеплялась. Впереди тебя ждет удивительное будущее.

– Легче?

– Лайла, ты получишь все, о чем мечтала.

– Нет, – повторяю я во второй раз за сегодня.

Он качает головой.

– Андре хочет тебя вернуть.

– Орион, прекрати. Только потому…

– Все очень просто. Ведь одна из причин, по которой ты здесь, – он…

– ¡Me cago en diez! Ты выслушаешь меня, черт возьми?

Это его цепляет. Он поворачивается; губы плотно сжаты, глаза красные. Нет, ему не придется страдать. Ему не придется переживать насчет Андре, и как только я это понимаю, сразу вижу ответ, свободный и ясный.

Мое лицо расплывается в улыбке от неподдельного облегчения, прежде чем я вспоминаю о других проблемах. Я встаю; мы в одном или двух шагах друг от друга.

– Хочешь, покажу, во сколько мне позвонили родители? Потому что ты увидишь, что не прошло и пяти минут между тем, как я повесила трубку и постучалась в твою дверь в таком виде. О чем тебе это говорит?

Он трет лицо, пожимает плечами.

– Что ты чертовски быстро бегаешь, как обычно.

– Подумай еще. Я не пошла к Андре с этой новостью. Не позвонила, не написала и даже не подумала о нем. Я не могу быть с человеком, который сомневается в своих чувствах. Да, я долгое время любила его, но я не могу вернуться к нему, Орион. – Мои слова путаются от прилива кислорода. – Он должен быть с той, кто первым делом побежала бы к нему. Я – не хотела.

Орион радостно впитывает эти слова. Шок сменяется неровной улыбкой, которая перерастает в ироничный смех.

– Видишь, я же говорил. Куда ему без мотоцикла.

– И он терпеть не может чай, – подыгрываю я.

– О, да ладно, – говорит он и делает шаг вперед, собираясь не то врезаться в меня, не то заключить в объятия. Я выбираю второе – дом. В его объятиях я чувствую себя как дома. – Лайлу Рейес из Западного Дейда покажут по телевизору. Вот так сенсация.

Я прижимаюсь к нему, и на несколько мгновений во всем мире есть только я и парень со звездным именем, который коснулся моего теста для торта. Спустя несколько недель в моей жизни не осталось ничего, к чему бы он не прикоснулся.

Но время поджимает нас. Он переминается с ноги на ногу, но не отпускает. Как и этот дом на Сент-Кросс, мы знаем, что не можем всегда быть цельными.

– К Андре или нет, но тебе все равно нужно вернуться в Майами. К своей семье, к «Ла Паломе».

– Да, – говорю я в его поло. И это правда. – В то же время я не хочу ничего оставлять здесь. Или никого. – И это тоже правда.

Он отстраняется.

– День за днем. Это все, что у нас есть. – И больше он ничего не говорит. Ты могла бы вернуться. Эти слова движутся от него ко мне. Но произнесет ли он их когда-нибудь вслух? Или это очередная невозможная вещь, о которой он не осмелится просить бога или вселенную?

Он гладит большими пальцами мои щеки.

– Останься, ладно? Я могу поделиться остатками еды, но сначала давай заварю нам чай? Я как раз пополнил запасы.

– То, что нужно.

Я жду на диване, прижимая руки к груди. Слышатся шаги, затем я чувствую, как его мягкий серый кардиган ложится на мои плечи. Разумеется, он держал его наготове. Я сжимаю воротник, затем говорю через спинку дивана:

– Ты не упоминал, что его связала твоя бабушка.

– Не стал после того, как узнал, что ты потеряла свою. – Он возвращается и протягивает мне теплую чашку. – А больше об этом и не думал.

Я делаю глоток ароматного чая и благоговейно вздыхаю.

– Весьма неплох, да? Все те пудинги, которыми ты меня кормишь, напомнили мне об этом сорте. Черный с ванилью.

Я делаю еще один глоток; вкус двух любимых городов сплетается на языке.

– Орион, ты нашел его.

– Что?

– Мой любимый чай.

Лондон Ориона – это улицы, тротуары и фасады домов. Это винтажные книжные магазины и потаенные парки. Это взять латте и наблюдать за людьми в оживленном Ковент-Гардене. Затем Нилс Ярд с рядами ярких, цветных магазинов и эклектичное разнообразие Сохо. Его Лондон – это облокотиться на подпорную стену набережной солнечным субботним днем, когда ему не холодно в футболке, а мне – в длинном трикотажном платье.

Перед нами, извиваясь между городками, течет река Темза. Четырехсотфутовое белое колесо обозрения «Лондонский глаз» вращается над южным берегом, прямо напротив Вестминстерского моста.