Я осталась одна. Легла на кровать и разрыдалась…

Весь день я проспала. Уже вечером мы сидели с тётей Катей на кухне и разговаривали. Я рассказывала обо всём, что со мной приключилось. А она уговаривала меня хоть что-нибудь съесть.

Но обошлись одним бутербродом с сыром и чашкой горячего шоколада. Я была настолько опустошена, что ничего более существенного просто не не смогла бы съесть.

Тётя Катя предложила погостить у них с Вильгельмом, пока не приду в себя. И я с радостью согласилась. У меня сейчас просто не было сил, чтобы продолжать войну с Жанной и выслушивать Мишкины упрёки.

Утром я разобрала чемоданы. В них были аккуратно сложены все мои вещи. И то, что покупал мне Джон во время круиза, тоже лежало здесь. Я подавила первый порыв выбросить всё в мусорное ведро. Удержала готовые пролиться слёзы. И решила, что просто это переживу.

Взяла необходимую одежду, остальное прикрыла крышкой. Разберусь с этим позже, когда немного приду в себя.

После завтрака мы отправились покупать мне новый телефон. Думаю, гонорар за последний перевод уже перечислили, и на карте должны быть деньги.

В магазине я выбрала простенький смартфон, чтобы звонил, писал и имел выход в Интернет, большего мне было не нужно.

Я расплатилась картой за покупку, немного волнуясь. Но денег хватило. И я приободрилась, не всё так плохо. Будем жить.

У банкомата я попросила тётю Катю притормозить, чтобы снять немного налички на всякий случай.

На телефон пришла смс с остатком на счёте. Так, сколько у нас там? Сколько-сколько?

Я ещё раз пересчитала нули. А затем ещё раз, чтобы наверняка.

– Тётя Катя, – протянула ей телефон, – я ничего не понимаю. Что это такое?

– Думаю, это оплата услуг сиделки, – улыбнулась она.

– Какая оплата? Я же таки не работала сиделкой, просто отдыхала там, а потом… у нас с ним вообще роман начался…

– Милая, – фрау Шмидт ласково погладила меня по плечу, – мистер Кэлтон позаботился о твоём будущем. Ты можешь начать новую жизнь, где захочешь, и ни в чём не нуждаться.

Если бы всё было так просто. Ведь я нуждалась вовсе не в его деньгах. Я нуждалась в нём самом…

Поэтому приняла твёрдое решение – ни в коем случае не брать этих денег. А, вернувшись домой, первым делом узнать, как их можно вернуть отправителю. Пусть знает, что я гордая и мне ничего от него не нужно. Никаких подачек, пусть на них и можно было купить несколько квартир в моём родном городе.

Спустя какое-то время я остыла. Смирилась. И не без постоянного внушения тёти Кати приняла мысль, что Джона в моей жизни больше не будет. А значит, нужно двигаться дальше. И с деньгами это будет легче, чем без них.

– Я не хочу возвращаться домой, – заявила через два дня. – Меня там никто не ждёт.

Тётя Катя согласно кивнула и поинтересовалась:

– А куда ты хочешь?

– В Питер, – вдруг поняла я, – всегда хотела там жить. Ну или хотя бы побывать. А потом решу, что делать дальше.

На следующий день фрау Шмидт проводила меня в аэропорт, крепко обняла и поцеловала.

– Спасибо вам, тёть Кать, – я с трудом сдерживала слёзы, – за всё спасибо.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, деточка. И чтобы твоя бабушка там, на небесах, была спокойна за тебя.

– Я постараюсь, – улыбнулась ей и отправилась на посадку.

Вернувшись в Нью-Йорк, Джон сделал то, что у него лучше всего получалось – с головой погрузился в работу. Но как только он поднимал взгляд, повсюду видел её – в силуэтах проходивших мимо женщин, в их улыбках, повороте головы.

Она была везде, постоянно в его мыслях и не желала хоть на минуту оставить в покое. Ни днём, ни ночью.

Джон, несмотря на все попытки, не мог перестать о ней думать. Он волновался, как она долетела. Переживал, когда узнал, что её телефон не исправен. Он помнил её рассказы о непростых отношениях с братом и его невестой, поэтому тревожился, как она будет жить дальше.

Он подумал, что с деньгами ей будет намного проще устроиться в жизни, и велел перечислить довольно крупную сумму на её счёт.

Пусть у неё всё будет хорошо.

Джон хотел бы её ненавидеть за то, как она поступила с ним, но почему-то не мог.

Раз за разом он возвращался мыслями в тот ужасный вечер и проигрывал в уме произошедшую тогда сцену. Что-то его смущало. Какая-то мелочь, которая не сходилась с общей картиной, выбиваясь из неё. Джон никак не мог её ухватить, и это сводило его с ума.

Озарение случилось утром на улице, когда он выходил из машины, чтобы отправиться в офис. Джон услышал, как вскрикнула девушка, и обернулся. Порыв ветра подхватил подол лёгкой юбки и открыл на обозрение прохожих белоснежные трусики, ярко выделявшиеся на загорелой коже.

И тут Джон понял, что его так смущало. Её трусики. Почему на ней были трусы, если она занималась сексом с Адамом? Он отчётливо помнил белую полоску меж её разведённых ног. И платье, которое она почему-то не сняла. И туфли.

Джон провёл с ней несколько недель, но не заметил склонности оставлять одежду во время занятий любовью. Напротив, она стремилась скорее избавиться от мешавших чувствовать друг друга тряпок.

В три прыжка Кэлтон оказался рядом с машиной, рывком открыл дверцу. Далтон, уже собиравшийся парковаться, удивлённо поднял на него глаза.

– Найди моего мерзавца-сына и заставь его рассказать, что там на самом деле произошло. Делай с ним, что хочешь, подвесь за ноги, лей на него воду, проверь на детекторе лжи, или как там у вас принято, но добейся, чтобы он всё рассказал. Мне нужна исключительно правда, только стопроцентная истина. Ты понял?

– Да, босс, – Далтон продемонстрировал белозубую улыбку и нажал педаль газа.

А Джон поднялся в свой офис, отменил все назначенные встречи и велел Офелии, своей секретарше, не впускать никого, кроме Далтона.

Невозможная догадка захватила его мысли, мешая сосредоточиться на чём-либо, кроме одного вопроса: что если он ошибся?

Нет, он не будет думать об этом сейчас, пока существовала хоть малейшая возможность, что она была с другим.

Она… За эти дни Кэлтон так и не смог назвать её по имени. Даже в своих мыслях. Слишком больно было его произносить.

Джон налил себе коньяка, развернул кресло к окну и смотрел на суетящийся внизу Нью-Йорк с высоты тридцать второго этажа.

Что если счастье для него ещё возможно? Он не хотел надеяться раньше времени, но надежда уже проросла в душе своими корешками и выпустила наружу тонкие, хрупкие ростки.

Джон просидел так почти до вечера. За это время его побеспокоили лишь однажды. Офелия поинтересовалась, заказывать ли мистеру Кэлтону обед. Он, подумав, отказался. Сейчас было не до еды.