– Тут карты в руки Олегу Константиновичу, – хитро улыбнулась Сапфирова. – Он разоблачил сержанта Куролесина, ему и рассказывать. В горле пересохло, – и она занялась чаем.

– Ну что ж, коллеги, – откашлявшись, начал прокурор, обводя взглядом аудиторию. – Я расскажу вам, как вычислил сержанта и, если вам интересно, о ходе моих мыслей насчет убийства.

Присутствующие заверили его, что сгорают от нетерпения и Ермолкин начал свой рассказ.

Глава 34

– Начну с браконьерства. Конечно, я не сразу заподозрил сержанта Куролесина. Если честно, я не подозревал его до той встречи в лесу. Мне тут помогла Шельма, надо отдать ей должное, Старуха, похоже, все знала, но говорила только намеками. После истории в лесу передо мной было несколько подозреваемых: Покровский, Бецкий, Никифоров, Лебедев и наш бравый сержант.

– А Брянцев? – спросил Попов. – Помните, Куролесин сказал, что видел кого-то похожего на него.

– Да, но я как-то не принимал его в расчет. Дело осложнялось тем, что, судя по всему, за спиной браконьера стоял кто-то еще. Тут, понимаете, проблема сбыта. Ну, куда, например, Никифоров или Бецкий стали бы девать шкуры? На стенку вешать? Я решил для себя, что у браконьера есть заказчик. Дальше вопрос: а что должен представлять из себя браконьер, чтобы быть надежным подельником в глазах заказчика? Бецкого и Никифорова я отбросил, да и Покровского тоже. Первый – человек, живет под присмотром матери-цербера. Два других – пьяницы и разгильдяи. Лебедев приехал в Полянск недавно по делу. А вот сержант… Тут, конечно, мне пришлось сломать определенный стереотип – работник милиции автоматически вне подозрения. Помогло, видимо то, что я критично настроен к нашим кадрам. Хотя одно дело – карты, глупость, несобранность, безответственность, а другое – преступная деятельность. Задумавшись всерьез о сержанте Куролесине, я вспомнил, как он вел себя на месте убийства. Совершенно не вязалось с моими представлениями о нем. Уже на тот момент мне показалось странной его активная деятельность: снял отпечатки, провел замеры территории, обыскал все вокруг. Тогда это вызвало лишь мое недовольство. Подобная инициатива у подобных людей (а Куролесин, с моей точки зрения, глуповат, хамоват и ленив) ни к чему хорошему привести не может. После истории в лесу и наводящих замечаний Шельмы, например, не быть догматиком, я вспомнил фотоаппарат Покровской. В отличии от Таисии Игнатьевны, я думал о фотоаппарате в другом ракурсе. Я предполагал, что Покровская могла сфотографировать браконьера за работой, а тот забрал фотоаппарат и пленки. Я не исключал, что мотив ее убийства связан с браконьерством. И думая о сержанте Куролесине, меня осенило, что если он забрал фотоаппарат? Вот и объяснение его активности на месте происшествия. Обмозговав ситуацию, я решил рискнуть провести обыск у Куролесина, авось повезет? И вы поддержали меня Владислав Анатольевич, за что вам большое спасибо.

– Ваша решительность оправдала себя, – ответил Дудынин. – Победителей не судят.

– Верно, мы нашли шкуру и фотоаппарат.

– И очень кстати, – вмешалась Таисия Игнатьевна. – Это окончательно подтвердило мою версию о виновности профессора.

– Рад, что помог разоблачить убийцу, – улыбнулся Ермолкин.

– Олег Константинович, скажите лучше, кого вы подозревали в убийстве? – попросила прокурора Авдеева.

– Начну с начала Кира Борисовна. Я пытался увязать убийство с браконьерством. Я имею ввиду убийство Покровской. Версия сумасшествия мне не нравилась, казалась какой-то фальшивой. Признаюсь честно, на разных этапах дела я подозревал разных людей. Одно время – мужа, потом – Лебедева, потом – Рубцову. Очень подозрительна была жена Семенова со своим парнем, но у них было алиби на время убийства Смолянкова. Я лично здесь их допрашивал. Что касается Лебедева, то у него был ясный мотива: сожительница чем-то ему не угодила, и он от нее избавился.

– Чем? – вкрадчиво спросил Попов.

– Да мало ли, – пожал плечами прокурор. – Лебедев женат, могла пригрозить рассказать жене.

– Она сама замужем, – напомнил ему Попов.

– Да не приставайте, Кирилл Александрович. Так вот, меня смущал способ. Я честно говоря, думал, что убийца работает под маньяка и заодно подставляет наших врачей. Из медиков подозревал, пожалуй, только Рубцову.

– Почему? – улыбнулся Дудынин.

– Во-первых, она имела доступ к скальпелю, во-вторых, она умела плавать, вполне могла убить Смолянкова, в-третьих, мне казалось, что она может быть не совсем нормальной и способной на подобные убийства. Но интуиция меня подвела.

– Брянцева вы не подозревали? – спросил следователь.

Как-то нет. Он все время был на периферии событий, да и в его характере я не видел ровным счетом ничего маниакального.

– А профессора Семенова вы не подозревали совсем? – задал вопрос скворцов.

– Я считал, что на убийство Смолянкова у него алиби, да и как-то слишком явно было бы, если бы он был убийцей. К нему и так были вопросы: зачем привез скальпель, куда он исчез и кто неожиданно вернул его на место? Тут, кстати, я снова заподозрил Рубцову: у нее была прекрасная возможность взять скальпель и потом вернуть его.

– Как и у самого профессора, – вставила Таисия Игнатьевна.

– Резонно, – вынужден был согласиться Ермолкин.

– А зачем профессору было возвращать скальпель? – спросила Авдеева.

– Я честно говоря, подумал, что убийца прекратил свои злодеяния.

– Да, наверное, Семенов тоже так думал, – задумчиво произнесла Таисия Игнатьевна.

– Вы правы, – подал голос Попов. – На допросе он, кстати, во всем сознался и заявил, что больше не хотел убивать. Он надеялся, что его жажда власти над человеческим телом удовлетворена в достаточной степени и он хотел покинуть Полянск, но мы его не выпускали. В конце концов Василий Кузьмич сошел с катушек и попытаться убить Рубцову.

– Но ведь он любил ее, – вступил в разговор Дудынин. – Ничего не понимаю.

– «На меня нашло какое-то помрачение» – вот его точные слова, – ответил Попов. – Он сказал мне, при этом закрыл лицо руками, а в глазах – слезы.

– Как вы думаете, он пытался подставить Брянцева? – спросил Скворцов.

– Если да, то это у него не получилось, – заметил Ермолкин. – Кстати, я вспомнил почему еще подозревал Рубцову. Я тут прочел с десяток романов Агаты Кристи, хорошо закручивает, однако, я обнаружил у нее такой стереотип: если двое мужчин любят одну девушку, то один из них – убийца, если двое девушек любят одного парня, то одна из них виновна. Меня после прочтения раздражал этот стереотип. Мне хотелось его сломать и я перенес литературу на реальную жизнь, а именно, раз Семенов и Брянцев неравнодушны к Рубцовой, то пусть вопреки Кристи, она и будет убийцей.

– У вас, однако, опасные фантазии, Олег Константинович, – без тени иронии прокомментировала Сапфирова.

– Согласен, Таисия Игнатьевна,