От Амарлиши Ссадаши выполз через полчаса и в приподнятом настроении пополз прочь из гостевого крыла.

К Дейне. Конечно же, чтобы проверить, на месте ли его беспокойная хранительница.

Дейна оказалась на месте. Укрытая по самый подбородок одеялом, женщина мирно спала. Ей действительно пририсовали кустистые брови и весьма солидные усы. Почему-то последние вызвали и смех, и досаду, и Ссадаши стёр их рукавом. А потом, задержавшись, коснулся приоткрытых губ пальцами.

Дейна манила его с неудержимой силой. Уже очень давно он не был заинтересован женщиной так сильно. И особую остроту добавляло раздражение из-за того, что он не мог прикоснуться к ней так, как хотелось бы. Приникнуть к ней всем телом, убедить раскрыться ему навстречу и принять глубоко в себя. Ссадаши так ярко представил картину соития, что перед глазами поплыло от острого предвкушения удовольствия. Он облизнул пересохшие губы и провёл пальцем вниз по подбородку хранительницы на шею и замер у ключицы.

– А где её змеюка? – не оборачиваясь спросил он у стоящих позади Оршоша и Арреша.

Наги переглянулись в недоумении.

– Шширар вроде говорил, что находил его ночью в вашей спальне, когда вас искал, – припомнил Оршош. – Но мы его не видели.

– Найдите, – зачем-то велел Ссадаши.

Какая жалость, что он не может прямо сейчас разбудить хранительницу, чтобы увлечь её жаркой игрой. Хотя просто лечь рядом и прижать к себе тоже было бы приятно, и в этом можно себе не отказывать.

Похоже, придётся задержаться при дворе. Так быстро с запечатыванием крови он не разберется. Вааш всё же прав, так рисковать Ссадаши не хотел. Он сам был слабым ребёнком и не желал подобной участи для своих детей. Нужно запечатать кровь, которая губит Дейну и мешает ему самому…

Ссадаши замер. Какое-то нехорошее чувство поселилось в груди. Нахмурившись, он попытался отследить его корни и осмыслить. Ему что-то не понравилось. Что? Что не так?

На глаза попалось небрежно брошенное на прикроватную тумбочку письмо, и Ссадаши беззастенчиво взял его и развернул. Никаких угрызений совести от чтения чужого послания он, конечно же, не испытал.

– От кого это? – Ссадаши ощутил злость. По содержанию письма нельзя было понять, кто его написал, и звучало оно весьма провокационно. – От мужчины?

– Да служанка госпожи Марилы что-то передавала, – припомнил Арреш. – Наверное, оно.

Напряжение мигом отпустило, и Ссадаши вчитался в послание ещё раз, уже с улыбкой.

– Оршош, на свидание сходить не хочешь? – наагалей лукаво прищурился.

Наг через его плечо заглянул в письмо, припомнил хорошенькую служанку и расплылся в улыбке.

– А чего бы да не сходить?

[1]Ранее существовало небольшое государство Даврия. На его месте сейчас расположен Дардан.

Глава XVIII. Облава

Западными парковыми воротами называли полуторасаженную железную дверь, украшенную растительным узором. Большую часть времени она была заперта, но стража по просьбе могла открыть её и выпустить просителя в город. Только вот из города пришлось бы возвращаться через главные дворцовые ворота. Охотно стража только выпускала.

Сразу за воротами шла широкая мощёная улица, а через неё высилось красивое здание казначейства. Не очень высокое, но изящное сооружение из красного камня с двумя стрельчатыми башнями. Несмотря на утончённый внешний вид, шутили, что казначейство неприступно. И этой славой оно было обязано своему главе – графу Осцеску, известному своим умом, строгостью, крайней прижимистостью и любовью к частым проверкам.

Казначейство стояло в окружении деревьев, было хорошо освещено и весьма небрежно охранялось: казна всё равно хранилась в другом месте, а похищение ценной гербовой бумаги для подделывания приказов о распределении средств из-за частых проверок было бесполезно. Вот там, под сенью деревьев, и остановилась Марила. Переодетая в мужской костюм женщина сильно нервничала и боялась высовываться из-за широкой спины слуги.

Ещё прошлой ночью, обсуждая план с незнакомцем, она была куда увереннее.

Это всё из-за дуры Синки! Марила раздражённо фыркнула, припоминая слова служанки. И как только посмела? Ни своего ума, ни уверенности не имеет, а лезет с советами и увещеваниями.

– Госпожа, дурно закончится! – Синка прервала тишину истеричным шёпотом, когда они уже добрались до ворот дома и тихонечко скользнули в парк. – Не верю я ему, чую, плохое задумал, а отвечать потом вам. Всё на вас сбросит.

– Ты считаешь меня идиоткой?! – Марила изумлённо посмотрела на служанку.

На её памяти та впервые посмела так явно ей воспротивиться. Синка всегда была на её стороне. Дочь обнищавшего аристократа, Марила выросла рядом с дочерью своей нянечки. Они с самого детства были вместе, и Синка всегда поддерживала её в стремлении вырваться из нищеты и занять достойное благородной девушки место. Ни разу она прямо не осудила Марилу, а тут…

Марила сразу подумала о подлом влиянии свёкра. Тот невзлюбил её с первого дня знакомства и не простил, что она расстроила брак с более «достойной» девушкой. Много достоинства в показательной покорности и смирении! Вот такие «достойные» терпят, когда другие обходят их, молчат, когда их обкрадывают, а их потомкам потом в наследство остаётся нищета.

Свёкор не скрывал своей неприязни к ней. Но к Синке, несмотря на её низкое происхождение, он относился довольно ласково. Конечно же, Марила понимала, что он хотел лишить её доверенного лица. Но Синка никогда не выказывала хоть какой-то симпатии к свёкру госпожи.

– Госпожа, что вы? Вы очень умны, – Синка умоляюще сложила ладошки у груди. – Но есть подлые люди. Они врут так, что никаким умом это не учуешь. А сердцем чувствую: врёт! Не репутацию он испортить госпоже Дейне хочет. Какая там репутация? Вы слышали, что о ней при дворе говорят? Только что рога у неё, как у Тёмного духа, не растут. Слухи ходят, что на неё покушались. А если это убийца с нами говорил? Мы выманим госпожу Дейну из дворца, он её убьёт, а нас выставит виноватыми.

– Никто не сможет доказать, что мы там вообще были! – яростно зашипела Марила.

– Госпожа! – в ужасе выдохнула Синка. – Но если её убьют… это же смерть… Боги, вы же… мы же… никогда такими не были!

Марила на миг замерла, осознав, что именно сказала, а затем разозлилась ещё сильнее. Слова служанки задели её, она вдруг почувствовала, что кто-то в ней разочарован. Обида, гнев на несправедливое обвинение – она же имела в виду совсем не это – и