Гэбриел все еще выжидает, меряя Джона взглядом и явно прикидывая, как с ним лучше справиться. Однако Джон отступать не намерен. И я от ужаса даже дышать толком не могу.

И вдруг Гэбриел начинает смеяться – звучит это, правда, довольно фальшиво, – а потом заявляет:

– Ну что ж, повезло вам сегодня! Дел у меня по горло, и все срочные, так что некогда мне тут с вами валандаться. – Словно у нас ума не хватит, чтобы догадаться: ночью у него никаких дел на ферме нет и быть не может. А он уже начинает потихоньку отступать, не сводя глаз с лица Джона и не осмеливаясь повернуться к нему спиной. – Но вы оба учтите: это всего лишь отсрочка. Я еще вами займусь, а ты, дрянь, даже не надейся, что тебе от меня спастись удастся!

В конце концов он бросается бежать в сторону фермы и чуть не падает, так ему хочется поскорей оказаться подальше от нас. Мы с Джоном молча смотрим ему вслед.

О Джоне в деревне ходит невероятное количество сплетен. И о том, что он дьявольское отродье, и о его страшном могуществе, и о его способности призывать на помощь демонов. Именно он из всех членов нашей семьи вызывает у деревенских наибольший ужас. А на самом деле Джон никакими магическими умениями не владеет и ни с какими волшебными силами не связан. Я, например, всегда завидовала тому, какая у него ясная и простая жизнь, а он всегда завидовал мне и говорил, что в моей жизни «есть глубокий смысл».

Я поворачиваюсь к нему и вижу, что он дышит так же тяжело, как и я сама.

– Джон… я так тебе…

Он молча кивает и один раз ласково хлопает меня по плечу. А потом мы вместе бредем к дому.

* * *

Внутрь мы прокрадываемся тихо, как мыши. Все вокруг сотрясается от маминого храпа. Сонно сопит Энни. В доме тепло, но сыровато; в воздухе чувствуется знакомый запах спящих людей. Родных людей. Мой дом – это не лачуга с осыпающимися стенами и протекающей крышей; мой дом – это те, кто внутри. Когда у меня появится новый дом, то старый я непременно возьму с собой.

Мы с Джоном двигаемся совершенно бесшумно. Он сразу подходит к своему тюфяку, ныряет под одеяло и сворачивается клубком. Интересно, думаю я, а он столь же сильно напуган и потрясен столкновением с Гэбриелом? Наконец я добираюсь до своей лежанки и чуть не падаю от изумления: прямо передо мной на фоне дверного проема возникает маленькая фигурка.

– А ты покушать чего-нибудь принесла? – спрашивает Энни довольно невнятно, потому что зевает во весь рот. Все ясно: она уверена, что я была на свидании с Дэниелом и теперь, как всегда, вернулась с целым свертком еды. Как бы мне хотелось, чтобы это было так!

Я прижимаю палец к губам, призывая ее молчать, и вытаскиваю из потаенного уголка узелок, в котором после нашей последней встречи с Дэниелом еще осталось немножко хлеба и сыра. Энни тут же подбегает к столу, споткнувшись по дороге о спящего Джона и чуть не угодив босой ногой ему по голове, карабкается на табурет и, поставив локти на стол, начинает изучать разложенные на тряпице жалкие крохи.

Ее огромные глаза так и сияют. И я с удовольствием замечаю, что веки у нее больше не красные, и под глазами нет черных кругов, и пальцы мои больше не пересчитывают у нее каждую косточку, когда по утрам я осматриваю ее тело в поисках отметин. Она понемногу начинает походить на обычного деревенского ребенка. Вот только грязи на ней побольше. И все же Энни – не одна из тех детей; а теперь, после нашего столкновения с помощником фермера, я особенно хорошо понимаю, почему мать всегда велит нам держаться от деревенских подальше. Начинаю я понимать и то, почему мама так уверена, что мне никогда не стать женой фермера, а Энни никогда в деревне не примут. Во всем этом я чувствую его происки. Того, кто предъявляет на нас свои права.

Энни заскорузлыми, черными от грязи пальцами подбирает остатки еды. Она даже все крошки в кучку собрала. Поставив один локоть на стол и ладонью подперев подбородок, она болтает в воздухе ногами и продолжает жевать, прерываясь только на то, чтобы сладко зевнуть или отбросить с лица упавшую на него прядь волос.

Я наливаю в чашку воды, подаю ей и сажусь напротив.

– Ты не торопись, кутенок, – советую я. – Эти крошки с восходом солнца точно не растают. Ты ведь не хочешь, чтобы и эту еду постигла та же участь, что и слопанную тобой пахту?

Она бросает на меня пренебрежительный взгляд, словно говоря, что на мои слова ей плевать, но жевать все же начинает медленнее и не болтает; рот ее сейчас занят только пережевыванием пищи. А я смотрю на нее, пытаюсь радоваться тому, что хоть она наедается более-менее досыта, но никак не могу перестать думать о том, что же все-таки помешало Дэниелу прийти на берег реки.

Дэниел с необычайным рвением принялся за работу, ему не терпелось поскорее с ней разделаться. Он не виделся с Сарой уже несколько дней и вот сейчас наконец придумал, как они могли бы чаще быть вместе, и мечтал незамедлительно воплотить этот план в жизнь.

Присев за зеленой изгородью, вдоль которой тянулась тропа, ведущая на ферму, он чувствовал, как сильно солнце припекает ему шею сзади, каким плотным кажется от запаха пыльцы воздух. Ждать ему пришлось довольно долго. Обычно Бетт уходила домой одна, но этим вечером на дороге ей встретился Гэбриел, который сильно ее задержал. Они так долго о чем-то разговаривали, что Дэниел решил подобраться поближе и послушать, стараясь, чтобы они его не заметили.

– …хочешь от меня? – донесся до него раздраженный голос Гэбриела. – У меня и так работы выше крыши, поесть некогда, да и кишки уже от голода сводит.

Бетт стояла спиной к Дэниелу, так что ее слов он толком разобрать не мог, но продолжал напряженно вслушиваться, глядя на тех двоих сквозь ветви густого колючего шиповника.

– …о скандале в таверне, – громко сказала Бетт, и Гэбриел тут же начал оправдываться:

– Да Натаниэль ошибся! Не я это был, а кто-то другой, меня там даже и не…

– Я знаю… – Бетт еще немного повысила голос. – …Райта позвали. Теперь их в колодки закуют… – Дэниел заметил на пыльной тропе возле изгороди извивающегося червяка и несколько отвлекся, видя бедственное положение бессловесной твари, а потому снова что-что пропустил, услышав лишь конец фразы: – …хотела предупредить тебя. Надо все-таки себя в руках держать, а свой бешеный нрав – на привязи. Новый-то магистрат не то что старый. От него не скроешься.

Дэниел осторожно сменил позу, продолжая вглядываться сквозь листву в лица беседующих. Мрачное лицо Гэбриела вдруг озарила неприятная усмешка:

– Вот уж не знал, что ты так меня любишь, Бетти!

Бетт моментально от него отступила.

– Ты ведь не один, Гэбриел, от тебя другие люди зависят, – строго сказала она. – Если ты в беду попадешь, твоя бедная мать и сестренка попросту не выживут.

– Ты за меня не бойся, девушка, я сам способен в своих делах разобраться. Нечего в них женщинам нос совать.

Бетт тут же круто развернулась и, оставив Гэбриела стоять на прежнем месте, двинулась как раз в ту сторону, где прятался Дэниел.