Бриллиант покоился на черном атласе. Казалось, этотневероятно твердый камень впитал в себя весь свет комнаты и возвратил его,многократно усилив. Он слепил глаза, излучая чистый, но пульсирующий белыйсвет, словно северное сияние, горящее в черноте безграничного пространства. Этосияющее чудо из кристаллизовавшегося углерода, заключенное в совершенную форму,не требовало подтверждения подлинности. Ни один мастер не смог бы воссоздатьэто удивительное творение природы. Я лишился дара речи, но ненадолго.

— Холмс, я понимаю теперь, почему люди теряют голову из-заподобных сокровищ. Будь я проклят, если посмею осудить их!

— Холоден на ощупь, горит огнем, который не обжигает, нополон ослепительного сияния, способного иссушить душу…

Не знаю, размышлял Холмс или цитировал.

— Да, Ватсон, — продолжал он. — Это нечто.

С видимым усилием Холмс вернулся к своему обычномускептицизму и его длинные, гибкие пальцы извлекли бриллиант из шкатулки. Онподал камень мне.

— Ваш носовой платок защитит эту красоту. Когда я осторожнозавернул бриллиант в льняную ткань и опустил его в нагрудный карман, мой другзахлопнул шкатулку и поставил се в тайник. Закрыв панель, он долго смотрел наменя затуманенными глазами.

— Знаете, в течение всего нашего долгого общения япридерживался прагматических взглядов. Но сейчас мне хочется верить, что уэтого волшебного и совершенно уникального творения природы собственный путь,своя судьба. Разве не может быть так, что этот древний, неподвластный временипредмет, видевший крушение империи и исчезновение поколений, просто переходитиз рук в руки, следуя однажды предначертанной дорогой к неведомой цели.

Я никогда не слышал, чтобы Холмс говорил в такой манере.

Наше путешествие домой проходило в молчании; каждый из насбыл погружен в свои мысли.

До прибытия нашего клиента оставались считанные часы: поездиз Берлина приходил вечером. Вернувшись из Сент-Обри, Холмс не снял пообыкновению свой костюм, а вместо этого достал из ящика стола свое любимоеоружие — маленький револьвер, казавшийся мне не опаснее детской хлопушки.Встревоженный этой мерой предосторожности, я тоже захватил свой револьвер. Наязыке у меня вертелось множество вопросов, но я сдержался, чтобы не отвлекатьХолмса от размышлений. Мой друг напряженно застыл возле окна, уставившись наулицу невидящими глазами. В комнатах стояла необычная тишина. Наконец,собравшись с мыслями, я решился обратиться к Холмсу:

— Послушайте, друг мой, я не прерываю цепь вашихразмышлений?

— Нет, — ответил он, не оборачиваясь. — Я размышляю о том,что бриллиант в вашем кармане напоминает мне историю Дориана Грея. Если выпомните, герой Уайльда был неподвластен ходу времени. Подобно ему, бриллиант«Пиготт» сиял вечным пламенем все эти годы.

— Вы хотите сказать, что камень получал энергию, калечасудьбы своих владельцев? — откликнулся я, захваченный идеей сопоставить историю«Пиготта» со страшной сказкой о вечной юности.

— Наша изнурительная охота за статуэткой, — задумчивопроговорил Холмс, — подходит к концу. Неизвестных элементов осталось слишкоммало. И все же есть в этой истории некая недосказанность. Недаром мневспоминается Уайльд.

Я бросил на Холмса вопросительный взгляд и не заметил в егоглазах и тени насмешки.

— Как только вы выяснили, что Золотая Птица неслабриллиантовые яйца, — осторожно начал я, — мотивы стали ясны. Базил Селкиркразбирался в истории бриллиантов и, получив от вас ключ к решению, понял, что«Пиготт» все еще существует. Он, естественно, извлек камень и был готоврасстаться с Золотой Птицей, чтобы удалиться со сцены.

— Прошу вас, продолжайте, — одобрительно сказал Холмс.

— Мотивы Чу Санфу тоже ясны. Ему хотелось достать знаменитыйалмаз, чтобы украсить им свою дочь. Он выяснил, что «Пиготт» считается уничтоженным,и решил завладеть им.

— Кстати, позвольте сообщить вам некоторые приятные новостио Чу Санфу. Вы помните, что, когда Лу Чанг ушел отсюда, я велел СкользкомуСтайлсу следовать за адвокатом. Наши усилия принесли щедрые результаты. Покаазиат петлял по переулкам, пытаясь оторваться от Скользкого, Тощий Гиллиганзабрался в его тайную контору и захватил бумаги, касавшиеся незаконнойдеятельности Чу. Полиция Лаймхауса до сих пор восхищается истинным размахомнезаконных операций Чу Санфу. Очень скоро все его опиумные притоны, публичныедома и аналогичные злачные заведения будут закрыты. Я сказал, Ватсон, чтораздавлю Чу Санфу, и я сделал это.

От удивления у меня попросту отвисла челюсть: Холмс сразилкороля преступного мира, годами смеявшегося над законом, и преподнес это какобычную запоздалую мысль. И это не было позой: после того как дело былозавершено, Чу Санфу занимал мало места в мыслях Холмса.

Между тем мой друг продолжал, задумчиво глядя в окно:

— Вернемся к легендарному камню, Ватсон. То, как Чу Санфуили Джонатан Вайлд узнали о его существовании, можно выяснить с помощьюрассуждений.

— Наш клиент Васил Д`Англас может знать это наверняка, ктому же он мог бы порассказать и о том, как камень оказался внутри Птицы, —пробормотал я.

— Верно, — согласился Холмс. — И похоже, что упомянутый вамичеловек только что вышел из экипажа у наших дверей.

Через некоторое время я услышал тяжелые затрудненные шаги понашей лестнице. Подъем сопровождался частыми остановками, но, в конце концов,тяжело дышавший Д`Англас вошел в нашу комнату.

Когда мы с Холмсом посещали Д`Англаса в Берлине, внешностьэтого человека производила довольно неприятное впечатление. Теперь же, хотяпрошло немного времени, она стала просто отталкивающей. Кожа лба жирнымиморщинами нависала над печальными, глубоко посаженными глазами. Цвет лицаприводил в ужас. Грубые черты уродливого лица, морщины и серая чешуйчатая кожаделали нашего клиента похожим на слона. Хотя поверхностный осмотр редко дастточные результаты, еще в Берлине я определил его заболевание как акромегалию —рост костей, вызываемый неправильной работой гипофиза. С большим трудом яподавил желание задать гостю вопрос о его самочувствии. Д`Англас, вероятно, исам знал, что его состояние было критическим и ухудшалось день ото дня.Конечно, ему следовало немедля предать себя в руки берлинских докторов. Из рядастатей в «Ланцетте» я знал, что немцы значительно дальше других врачейпродвинулись в изучении таинственного мозгового придатка. Хорошо, что Холмсспрятал Золотую Птицу, потому что Д`Англас мог попросту не вынести потрясения.