из Моншау и района Эйфеля с местными новостями: о скотопригонных рынках, сельских праздниках, соревнованиях по марафону, ремонте путей сообщения. В концертах по заявкам, например, детей-именинников и их бабушек, поздравления из Бельгии доходят через границу быстрее, чем из Германии. БРФ может смело рассчитывать на полмиллиона слушателей от Антверпена и Рурмонда до Дюссельдорфа и Люксембурга.

Немецкоязычная Бельгия чувствует себя полностью бельгийской. Исторически этот район присоединился позже всех остальных, и его жители извлекли из этого все необходимые выводы. Им известно, каковы преимущества жизни на границе; кроме того, они испытали на собственной шкуре, каковы недостатки этого местоположения. Их радиоцентр далеко не единственный пример выгодности нынешней ситуации. Эйпенская палата торговли и ремесел сообщает, что бельгийские немцы очень активно выступают в роли посредников для фирм Германии, Швейцарии и Австрии, желающих утвердиться в Бельгии. Кроме превосходного знания немецкого они владеют французским, а люди, прошедшие курс обучения в высшей школе, говорят также на нидерландском и английском. Восточные бельгийцы в курсе событий в немецкоязычных странах, они смотрят германское телевидение, читают немецкие газеты и еженедельники, хотя бы «Ахенер фольксцайтунг». Они знают, как живет Бельгия. А узнать все об этом не так-то легко, иначе бы я не взялся писать эту книгу. Они хорошо ладят с фламандцами и валлонами, знают чувствительные места и тех и других и относятся к ним внимательно и с пониманием. Они знают, что такое бельгийское право, и в рамках своей малой общины наладили личные контакты с политиками, которые, в свою очередь, имеют хорошие связи с ключевыми фигурами в брюссельском бедламе или в валлонской столице Намюре. Словом, это желанные люди для немцев, австрийцев и швейцарцев, мечтающих открыть свои фирмы в столице Европы или в портовом районе Антверпена.

Хрестоматийным примером того, каков потенциал этого узлового региона, может служить уроженец Эйпена Серж Браммертц. Он свободно владеет четырьмя языками, выступал главным обвинителем в Гаагском трибунале по бывшей Югославии, а до этого был заместителем обвинителя на заседаниях Международного уголовного суда, посвященных рассмотрению зверств в Дарфуре, Уганде и Конго. В промежутке возглавлял комиссию ООН по расследованию убийства ливанского экс-премьера Рафика Харири. Вот вам немецкоязычный бельгиец. И вот как высоко может подняться малая страна.

Однажды февральским утром, борясь с ледяным дождем и шквалистым ветром, я двигался по Гауптштрассе Сен-Вита.

В добротной пивнушке «Пип-Марграф» мне предстояла встреча с Бруно Картейзером, классиком, поэтом, издателем удивительного литературного журнала «Краутгартен» («Травяной сад»). Я тряс руку приземистому, похожему на гнома молодому мужчине. Он угостил меня рюмкой здешней можжевеловой водки, которую я от души рекомендую.

Картейзер — парень из здешних мест, и это его ничуть не смущает. Но он годами ожесточенно противоборствует рутине и затхлости сообщества, которое вдруг вообразило себя государством. Местечковый, деревенский образ бытия, оставаясь в рамках, в которых он может приносить пользу, вдруг раздувается от власти и самомнения. Перегораживаются тропинки, ведущие на опушку леса, сдвигаются и теснятся стены отеческих домов, сужается пол под вашими ногами. Картейзер ищет и находит литературные контакты внутри своего языка, внутри своей страны, в Германии, Австрии, Швейцарии, а также вне своего языка — с фламандцами, валлонами, брюссельцами.

Несколько лет спустя мы сидим в парижском отеле «Распай», пьем кофе. Я буду жить в Париже, говорит мне Картейзер, здесь мой дом, здесь мое призвание. К счастью, хорошие книжные магазины тоже недалеко. В Ахене и Кёльне. И здесь за углом, говорю я. Он понимающе улыбается.

Последние бельгийцы прилежно усвоили как хорошие, так и плохие наши манеры. Они неуклюже и расточительно пытаются навести порядок в своих пределах. В политике они не только обзавелись всеми партиями, вплоть до региональных, но и переняли бельгийские политические нравы и обычаи. Они знают все о политических назначениях: ты мне — я тебе, тебе столько-то, а мне столько-то. Они используют австрийский принцип соответствия распределения министерских портфелей результатам выборов. Они взяли на вооружение латинское противопоставление клерикалов и антиклерикалов. Короче говоря, в политике они тяготеют к восточному краю Бельгии, как будто входили в него с 1830 года.

Они живут в избушке, которую Бельгия в 1918 году пристроила к своему дому на заднем дворе. Эта постройка не выдержана в стиле главного здания (если оно вообще существует), но по прошествии лет, после больших и малых перестроек, после грубого вмешательства злого соседа, после попыток сноса, в конце концов, между ними возникло родственное единение. Я говорю это без всякого пренебрежения, потому что люблю Немецкую Восточную Бельгию. Она подарила мне материал для третьей части стихотворного сборника «Маршруты», нет красивее этих мест для лыжных прогулок. А если в Бельгии не останется избушек, то не будет и самой Бельгии.

Лабиринт

Красота безобразия

[49]

Надо полагать, это обыкновение мало-помалу исчезает, потому что в Бельгии, Нидерландах и остальной Европе унифицированное безобразие выпирает во все более злокачественных формах опухоли. Нидерландцы приезжают в Бельгию «присмотреть себе домик». «Домик» звучит неуместно уменьшительно, потому что мы не задумываясь строим квартиры, которые запросто могут вместить три-четыре нидерландских дома. Вдобавок мы строим их повсюду. Кроме того, нам не хватает диктатуры архитекторов. Помимо этого при доме нам нужен сад. Родители с обеих сторон новоиспеченной супружеской пары перво-наперво спрашивают ее, куплен ли участок земли, затем следует вопрос, не ожидается ли прибавление семейства. «Бельгиец родится с кирпичом в желудке» — эта поговорка часто слышится в нашей стране.

В Нидерландах плотность населения такая же, как в Бельгии, а может, и выше. И все же отношение к домостроительству здесь более небрежное. Нидерландцы строят жилье буквально у себя на голове, и все-таки, похоже, им до сих пор не удалось выбраться из жилищного дефицита. Не хватает жилья? Бельгийские антропологи ездят в Нидерланды изучать эту проблему.

Бельгийский модус вивенди разительно отличается от нидерландского — это замечаешь сразу после пересечения границы. Упразднены шлагбаумы? Переучены таможенники? Дело не в этом. Пограничный переход между Бельгией и Северной Францией — мечта для каждого, кто любит Европу без рубежей. Нужен опытный глаз, чтобы распознать, какие элементы делают дома в Халлевейне и Бейоле французскими, а в Реккеме и Драноутере — бельгийскими. А уж кто не замечает разницы между домами во Фрунховене и Маастрихте или в Тёвене и Сленакене, тому нужно пойти к глазному врачу.

Когда я еду поездом в Амстердам, то каждый раз испытываю некоторый шок. На этот раз