Лёвен, Брюссель и новые фламандские промышленные районы. В свободное время они строили здесь громоздкие массивные дома, похожие на красных мастодонтов, с ухоженным огородом на задворках.

Речь идет пока о 50-х и 60-х годах. Челночное движение осуществляется с прежним размахом. В 70-е годы появляются автострады. Первая, в трогательном единодушии фламандцев и валлонов названная ottostraat, пролегла между Брюсселем и Остенде. Она была заложена в 1958 году в связи со Всемирной выставкой в Брюсселе, для того чтобы богатые брюссельцы могли проводить уикенд на побережье в своих виллах, апартаментах и отелях. Но в 70-е годы автострады уже разбежались по всей стране: Брюссель — Лёвен — Льеж, Антверпен — Брюссель — Шарлеруа, Гент — Антверпен, позже Брюссель — Люммен, еще позже Брюссель — Намюр — Люксембург. Они насквозь пересекали старые ландшафты. Большинство из них ночью освещалось так щедро, что космонавты сверху могли видеть на поверхности страны оранжевую паутину. Это называлось «бельгийским окном» (The Belgian Window). Другим творением человека, которое можно видеть из космоса, остается Великая Китайская стена.

Благодаря скоростным автодорогам челночное движение не прерывалось, а в деревнях продолжали без проблем строить новые дома. Автотрассы столь широко распространились и так много народу ездило по железной дороге, что в 80-е годы прошлого века нам пришлось столкнуться с транспортными пробками. Непреодолимые заторы на так называемом перекрестке Леонарда, выезде на Бертем, в узле Грот — Бейгарден и на Антверпенском кольце — предупредительные бакены для каждого бельгийского автомобилиста; они неразрывно связаны с пугающими представлениями о многокилометровых автомобильных пробках. Каждое утро радио сообщает о «структурных» пробках. На заре XXI столетия это давно обещанное зло стало фактом. В один прекрасный день всё, что имеет колеса, от ворот Антверпена до ворот Брюсселя, замерло. Автомобильное движение пережило свой первый инфаркт.

Все прошедшие годы бельгийцы — и в этом отношении фламандцы не отличались от валлонов — упорно отказывались селиться поближе к месту работы. Учитывая, что бельгийское жизнестроительство традиционно было централистским, а потому сконцентрировано в Брюсселе, и что фламандцы все время говорят, что Брюссель не бросят, хотя этот город они терпеть не могут (впрочем, то же чувство разделяют с ними валлоны), в окрестности Брюсселя ежедневно устремляются людские потоки в сотни тысяч человек. Там их работа, но жить там они не хотят.

В период между 1962 и 1970 годами сельская местность, словно на спор, застраивалась и разбивалась на участки. Каждый мог где хотел купить клочок земли и подать заявку на право владения.

Это право получали всегда или почти всегда. Ваша земля становилась строительным участком, и теперь вы могли продавать свои наделы дороже. Принцип простой: покупаешь сельское угодье, пахотную землю, лес или даже болото, затем получаешь разрешение на парцеллирование и продаешь как строительный участок. Очень многие маклеры заработали на этом хорошие деньги. Потребность строить была много слабее тяги к парцеллированию.

Когда закон 1962 года вступил в силу, у нас в стране числилось 116 622 участка, появившихся в результате парцеллирования. Семь лет спустя, в 1969 году, таких «парцелл» было уже 374 979. То есть их число утроилось, и 68% из них пустовало.

Разрешений на строительство, соответствующих одобренным жилпроектам, почти не было, поскольку такие проекты отсутствовали. Как исключение все участки с разрешением на строительство еще не проходили стадию парцеллирования.

Взрывная волна разрешений на парцеллирование была результатом пробела в законодательстве. Искомое разрешение не только можно было получить, но к тому же оно было бессрочным, вечным. Ваш участок мог лежать без применения, покуда на него не найдется выгодный покупатель. В 1970 году закон был в этом пункте серьезно изменен, но зло уже свершилось. Во Фландрии свободные земли ушли в прошлое. В 70-е и 80-е годы фламандский ландшафт был уничтожен новыми, поспешно застроенными парцеллами, а малые фирмы разбили открытые окраины деревень на мелкие участочки, разгороженные крикливо-белыми заборчиками. В последующие годы Фландрия, как сумасшедшая, оскверняла свое мертвое тело.

В Валлонии так размашисто транжирить свободную землю не решились, а сейчас неуклюже пытаются исправить допущенные перегибы. Валлония населена не столь плотно, как Фландрия, а самые населенные ее части — это старые индустриальные конгломераты. Здесь меня отталкивает и вызывает забытую меланхолию нечто другое. Здесь то и дело замечаешь патину времени, сквозь которую в изуродованном снова сквозит красота. Я не испытываю никакой злости от Боринажа. Иное дело — злость, которая перехватывает горло от неуклюжей манеры, в которой Фландрия пытается себя подкрасить.

Кто думает, что остервенелому строительству пришел конец, тот глубоко ошибается. Хотя цены на парцеллирование за городом поднялись до небес, молодые пары по-прежнему ищут себе строительные участки в сельской местности, но таких участков больше нет — их замостили булыжником, покрыли тротуарной плиткой, забетонировали. В 1980 году было застроено 14,2% отечественной земли, в 2010 году — 20,8%.

Упорядочение пространства? «Беспорядочное пространство» звучит, на мой взгляд, более по-бельгийски. Только в последние годы слышно, что люди против воли начинают считаться с разрешениями на строительство, проектами застройки и тому подобными документами. Заявка на отклонение от плана, принятая банком, получает одобрение, и можно начать лечение новых нарывов на вашей будущей квартире. В первые годы суды назначают санкции, но все равно вряд ли что-то произойдет со стройкой. Кто богат, выплачивает штрафы, и дело с концом. Бургомистр, принимающий меры, сам себе усложняет жизнь. В Бельгии бургомистров избирают. Госслужащие стоят так близко к народу, что до них не доходит, почему они должны надоедать людям этой кафкианской законопослушностью. Виллы состоятельных граждан уродуют зеленые зоны или сельские ландшафты, хотя на бумаге они обозначены как овчарни либо конюшни. Менее состоятельные граждане, конечно, обязаны считаться с законом. Но совсем немножко.

Впрочем, несколько лет назад случилось невообразимое. Фламандский министр Стеварт распорядился остановить нелегальную стройку. Просто так, вопреки всем доводам предпринимателя. Вся страна наблюдала в теленовостях, как кран, оснащенный шар-бабой, крушит ворота роскошной виллы, бельгийского загородного дома. Неверие в происходящее превзошло волну негодования, захлестнувшую страну. И ведь одним-единственным домом дело не кончилось. Преемник Стеварта тоже обратил в руины несколько домов. Изменило ли это что-нибудь? Пустые хлопоты. Недавно фламандское правительство снова облекло местные органы власти полномочиями по упорядочению пространства и градостроительству: вот убийца, верните ему нож. Логично, не правда ли?

Я живу на самой что ни есть обыкновенной улице Брюсселя, одной из тех, что были построены около 1900 года. Когда я сюда переехал, улица была ни бедная ни богатая. В моем доме 11 комнат, ванная, кухня, сад, просторный подвал, чердак. Признаюсь,