через мгновение он исторгнулся между ее бедер весь, до конца, — до упора. До изнанки. Чуть не умерев от неожиданного счастья.

И в этот момент он услышал крик:

— Да! Да!! Да!!!..

После чего невольно, неосознанно он забился в судороге на всем ее теле, на глубоко дышащей груди. Она дрожала еще сильней. И пока он не излился весь, она не отпускала его пульсирующий меч из своих ножен. Все еще двигающихся бедер, на которых чудом удерживались ее тончайшие, мельчайшие трусики.

— Ты запомнишь этот урок и ничего не забудешь? — нежно спросила Томила.

— На всю жизнь!.. — благодарно выдохнул Август, долго сдерживаемый вдох в ее губы.

Наутро Август, стесняясь, отводил глаза, а Томила, прощаясь, прошептала ему на ухо:

— Теперь ты знаешь немножко больше о том, чем вы можете заниматься.

— Спасибо, — сказал вежливый мальчик Август Флан и впервые с благодарностью поцеловал ее в висок. Она сильно прижала юную голову к себе. Только позже Август поймет, на какой подвиг пошла ради него Томила и что ей это стоило — преподать ему урок любви.

Но оставалось еще пять ночей. О эти ночи, у меня не хватит слов описать с моим небогатым воображением, и небольшим сексуальным опытом. Не говоря уже о скудном словарном запасе — для подобных дел.

Томила была лучшей из всех его наставниц. Томила учила без роздыху, не останавливаясь, каждую из пяти ночей. Оказывается, все части тела были созданы для ласк и возбуждения. Его можно было ласкать ногами, пальцами, икрами, коленями, бедрами, всей кожей, грудью, сосками, ложбинкой между шеей и подбородком, подмышками, глазами, ресницами, волосами, двумя половинками, лоном, губами, языком, нёбом, — и многим, многим другим. Всеми анатомическими частями.

Август только теперь и лишь чуть-чуть начинал догадываться о необъятных просторах любви и вариативности тела. Очень хорошо поняв, какой источник знаний он обрел. И какую лишь малую часть из него отпил, из-за своего подсознательного страха и инстинктивного желания сберечь юную невинность для более важного, особого случая. И не представлял, где он найдет такой источник еще. И незаметно грустил об этом.

Отпуская его через неделю домой, Томила прижала голову Августа с непослушными вихрами к себе и прошептала:

— Когда вы всё попробуете, приходи, я покажу и научу тебя еще. И всегда дам совет, помни!

Он помнил. Томила стала единственной наперсницей его первых соблазнений и совращений девственных, волооких красавиц.

Возвращение в объятия Лауры было как пройденный урок. И понадобилась пара бессонных ночей, чтобы он адаптировался к их трениям лобок об лобок. Лаура тонко почувствовала, что что-то изменилось в движениях Августа, они стали уверенней и… другими, но, будучи тактичной девушкой, ничего не спросила.

Совсем незаметно для себя Август втянулся и стал привыкать, что днем к нему приходила «слушать музыку» девственная Мадина, а ночью он крался на свидание с девственной Лаурой. Он понимал, что Лаура самый верный и достойный кандидат, чтобы стать первой женщиной в его жизни. Но волновался о ее невинности и берег оную, как мог. Зная, что уже через пол года ее могут выдать замуж. Хотела она этого или нет, все решали родители. Обычаи и обряды. Лаура же любила его до безумия, первый раз в жизни и, возможно, последний. Нам всегда кажется, что наша первая любовь — последняя.

Он был весь ее, родной, нежный, ласковый, маленький, но с… Скажем мягко: она ценила его размер. Лаура научилась новым неведомым ласкам у Августа, и теперь этот размер упирался и вдавливался в нее по всему телу. Однажды она нечаянно раздвинула ноги, и он почувствовал, как погружается между ее бедер, а его плоть упирается в нежную кожу, совсем рядом со входом. И она сразу сжала ловушку-бедра. Август двигался, зажатый в капкане, несильными движениями, и они оба получали большое удовольствие. Она стонала, а он зацеловывал ее шею.

— Почему ты такой застенчивый, — шептала она, — я же люблю тебя. Ты можешь делать все, что ты хочешь…

Он помнил только одно, что она должна выйти замуж девушкой. Иначе ее жизнь будет угроблена.

Днем на диване он все пытался пробраться к лобку Мадины. Она была без кофты и без лифчика, ее красивая грудь слепила ему глаза, юбку она давала поднять, но снять трусики он никак не мог. Она шептала, закатывая глаза:

— Не целуй меня везде, я могу потерять сознание.

Но она не теряла. Потом у Августа будет девочка, которая от его поцелуев действительно будет терять сознание. О, это будет особая история, история ее «девственной вечной плевы». Которая потом изумляла всех гинекологов, включая и его брата Максимилиана. Который учился на врача в Питере, — папа хотел, чтобы сыновья пошли по его стопам. И в зрелом возрасте, в 25 лет (!), Август сожалел, что не уступил настояниям мудрого папы.

Он гладил бедро Мадины, забросив ногу на ее колени, и все чаще рукой, переходя от бедра к бедру, ласкал ее лобок, ощущая его выпуклость и влажность. Она стонала, извивалась, прерывисто дышала, но как только он обнимал ее лобок ладонью и сжимал, начинала изворачиваться и крутиться.

Тогда он решил предпринять другую тактику. Дав ей успокоиться, он повел ладонью по ее голым ногам. Она успокоилась, не сопротивлялась, думая, что сейчас он перейдет на бедра и сожмет ее зад. Он довел ладонь до арки и тут же сжал внутреннюю часть ног. У него были сильные пальцы, указательным он одновременно отодвинул ее слабые трусики и коснулся влажного входа. Мадина ничего не понимала до тех пор, пока он не продвинул стержень вглубь, на два сантиметра. Она даже не представляла, что такое может быть. Она взвыла от боли и страха, что он что-то ей повредил, — ее девственная плева была расположена близко от входа, — и стала панически выталкивать его руку и бешено вертеть бедрами.

Ему это надоело. Август вскочил и сказал, чтобы она убиралась и не морочила ему больше голову.

— Хватит прикидываться «целкой»! — разозленно выругался он.

— Но я действительно девушка. И мне было очень больно.