Первый раз кто-то коснулся меня внутри… Не обижайся, пожалуйста. Что ты такое сделал? Ты там ничего не повредил?

— Все повредил, проколол, уходи и не звони мне больше.

Она залилась слезами. Но на следующий день уже позволила его руке забраться в трусики, измять лобок, спуститься к впадине и двумя пальцами ощупать все у входа. Он впервые трогал женское сокровище. Это был разрез, по бокам которого находилось два мягких лоскутка плоти, как будто губки. Он щупал их осторожно, словно боясь повредить, и она издала слабый стон. Август стал раздвигать их двумя сложенными пальцами, как ножницами, она вскрикнула от боли. Он читал, что вход внутрь преграждается девственной плевой. И при надрывании или ломании девственной плевы часто идет кровь. И девушка перестает быть девочкой, она становится женщиной. Правда, было непонятно: чтобы она стала женщиной, в нее должен был войти орган или пальцами тоже считалось?..

Он убрал два пальца и успокоился на том, что ладонью сильно сжал ее лобок вместе с губками. От чего, взвыв, она заизвивалась с новой силой. (Прости, читатель, люблю этот глагол.)

Так дальше продолжаться не могло. И Мадина, которая была для Августа скорее «спортом» и экспериментом, не более того, в понедельник в парке взяла и поделилась своими любовными страданиями и страхами не с кем иным, как со своей ближайшей подругой — Лаурой. Правда, рассказав ей только про грудь, но — не ниже пояса.

Как гласит история, обе рыдали взахлеб и успокаивали друг друга. Мадина была удивлена, что Лаура так сильно и проникновенно ей сочувствует и сопереживает. Август, правда, надеялся, что Лаура, в отличие от подруги, своей тайной с ней не поделилась.

Во вторник как ни в чем не бывало в легких шортах он ждал Лауру к десяти часам. Она опять пропускала школу. Но никому бы из наставников и в голову не пришло проверять дочку правителя и звонить к ним домой.

Она быстро вошла и, не взглянув на него, не поцеловав в щеку, прошла в зал. И села в кресло, она была в красивом платье, на сантиметр выше колен. Впрочем, ему всегда нравились ее платья и ее колени. Он целовал их ночами — колени и под коленями, чем очень возбуждал ее. А в конечном счете все сводится к возбуждению.

Глаза ее метали молнии: таких глаз он у нее никогда не видел.

— Как ты мог?!

— Что «мог»? — не понял Флан.

— Как же ты мог, предатель?! — воскликнула она.

— Что мог? — повторил он наивно. Слегка уже наигранно.

— Делать с Мадиной это! Что делаешь со мной?

Сотни мыслей пронеслись в его голове, как стрелы. Она вперила в него взгляд и, поджав губы, ждала.

— Во-первых, я не делал с ней то же самое, что с тобой.

Она не хотела снимать трусики, подумал он про себя.

— А во-вторых?

— Во-вторых, она приходила послушать музыку, и мы несколько раз поцеловались шутя.

— Шутя?! Ты целовал ей грудь, соски, оставил засосы на шее — это все шутя?!

— Она все выдумала. У нее богатая фантазия.

— Она сказала, что у вас роман! Какого у нее никогда в жизни не было.

— Возможно, у нее, но не у меня. Возможно, она встречается с кем-нибудь другим и не хочет тебе открыть его имя.

— И у тебя хватает наглости выдвигать о ней такие теории?!

— Я лишь констатирую факт. Может, она с твоим братом встречается, кто знает…

Лаура впервые нервно рассмеялась.

— Они терпеть друг друга не могут!

— От ненависти до любви — один шаг.

— Ты прекрасный сказочник. Только рассказывай свои сказки кому-нибудь другому…

Она решительно встала, Август тут же подскочил и обвил ее талию руками.

— Как ты мог, как ты мог, — глаза Лауры наполнились слезами, — все предать, разрушить, уничтожить…

Он стал осушать ее глаза поцелуями. Она не давала долго ему губы. Он целовал вздрагивающие щеки, шею, уши, одно из самых чувствительных мест у Лауры.

Ее руки не двигались, упав вниз, а тело было словно безжизненное.

— Какой же ты предатель, как я могла тебе поверить, — шептала она.

Он зацеловывал ее лицо, как тогда — на юге, зная, что просить прощения бесполезно, он его не вымолит. И неожиданно под его губами она стала сдаваться. Он стал покрывать ее лицо поцелуями с удвоенной силой, пока она не подставила ему губы. Это было одно из самых сладких и жарких свиданий.

Но перед тем как согласиться пойти с ним в спальню, она поставила условие:

— Если ты хочешь, чтобы наши тела еще коснулись друг друга, пообещай мне больше с ней не встречаться. Никогда. И запрети ей звонить сюда.

Он с легкостью пообещал. Они истерзали тела ласками, и до оскомины, до боли натерли лобки. Вжимаясь, вдавливаясь, втираясь.

Август не знал, что ревность так же сильно, как и любовь, разжигает и распаляет страсть. (Он не знал, что ревность — великий катализатор любви.) Она пылала в его руках, стонала и зацеловывала Августа. Ревность только раскаляет сучья в ярком костре любви.

На прощанье она наклонилась поцеловать его щеку и прошептала в ухо:

— Только попробуй предать меня еще раз, изменник!..

И ушла. Ему хотелось спросить ее, что же тогда будет. Но он решил, что она милая девочка и не стоит ее мучить. Ей еще предстояло прокатиться с ним на «американских горках» — в будущем.

На следующий день позвонила Мадина и спросила, когда она может опять прийти, чтобы послушать музыку. Судя по всему, она стала большой любительницей… Музыки.

— Только тогда, когда будешь готова слушать ее абсолютно голой, — отрезал Август и повесил трубку.

Он ожидал, что она обидится и больше никогда не позвонит. Но как часто бывает, когда дело касается прекрасного пола, — ошибся.