бы не смогла. Рыб выглядел немногим лучше. Он тоже потратил много сил. Даже отливающая золотом и серебром чешуя потускнела.

Мне стало жаль окмалиона.

- Конфету хочешь? – я порылась в кармане и нашла две отложенные про запас энергетические карамельки.

- Свяжешься с тобой – научишься есть всякую гадость, - ответил Гатто.

- Это да или нет?

- Это фантик сними, малек, и предложи мне пищу со всем уважением.

Пожалуй, фантик я снять могла. Больше того, я сняла даже два фантика. Одну конфету отправила себе в рот, а другую – в аквариум, где ее тут же подхватил рыб.

- Извини, на уважение сил пока нет. Я тебя завтра два раза поуважаю, ладно?

Окмалион проигнорировал мою шутку. Жаль, вроде смешно получилось.

И что теперь я знала о недуге герцога?

Хмм… А ведь знала я многое. Кроме того, черные, унизанные шипами нити, я видела лучше и отчетливее, почти не напрягая зрение. Без всяческих усилий.

Знала ли я как вылечить Ирса? Нет, не знала. Гатто не врал, когда утверждал, что излечить «кокон смерти» такой степени запущенности невозможно, потому что он тоже не знал, как следует действовать.

И все же, небольшой выход я нашла. Правда, никаких гарантий на улучшение он не давал, зато позволял выиграть время. Заклятие стазис замедляло все процессы организма, в том числе и циркуляцию магических потоков. А это означало, что и «кокон смерти» находится в том же стазисе и не растет, не выпускает новые шипы, не тянет из герцога силы.

Без риска для организма можно было держать Ирса в таком состоянии большую часть суток, потому что ему все равно требовалось есть, хоть немного двигаться и частично использовать магию, чтобы исключить застой любой жизненно важной субстанции, будь то лимфа, кровь или магия.

- Придется потерпеть, Ваша Светлость, - прошептала я и усилила стазис, который все же истончился к этому времени. – Спите спокойно, а я пока постараюсь найти выход.

Герцог мне не ответил. Да и кто бы мог хоть что-то толковое сказать?

Впрочем, один человек мог – Роан ас Тейли. Я открыла дневник отца и стала читать.

Знакомый наклон букв, знакомый почерк. Сначала, чтобы не терять время, я акцентировала свое внимание на описании экспериментов и опытов, магических формулах. Надо признать, большинство исследований отца опережало свое время. Хотя, и в мое время они все еще оставались революционными и актуальными. Некоторые, разработанные им методики, применялись на практике. Только их изобретение приписывалось вовсе не Роану ас Тейли, а кому-то другому, приближенному к семье Навиласов.

Чем дальше я читала, тем больше злилась. Нет, вовсе не из-за несправедливости мира. К ней я привыкла с детства и воспринимала как данность, считая, что человек, исполняющий свой долг, должен быть выше этого. Я злилась из-за того, что в дневнике отца не было ничего важного, что интересовало меня в данный момент.

Разумеется, он ведь вел этот дневник, когда был молод, непростительно юн и беспечен. Возможно, именно поэтому я переключилась на другие его записи, где молодой Роан описывал посиделки адептов, розыгрыши, подтрунивание над магистрами. Я всегда видела отца серьезным, собранным, увлеченным решением очередной задачи, а со страниц дневника на меня смотрел совсем другой человек – веселый, в чем-то легкомысленный и… влюбленный!

И имя девушки было вовсе не Анна Эсби. Вернее, ее фамилии отец не указывал в дневнике, называя ее «моя Си». Лишь по записке, которая все еще хранилась между страниц тетради, я узнала полное имя девушки – Сиенна Н.

Допустим, отец дорожил отношениями и просто любил эту Си, но зачем клочок бумаги хранил Навилас, если утверждал, что дневник попал к нему случайно.

А дальше… Дальше все так закрутилось, что, к своему стыду я позабыла и о Гатто, и даже о герцоге, погрузившись в трагическую историю любви, развернувшуюся передо мной.

Такой накал чувств, такая страсть! Тайные встречи и свидания, тайный брак и… беременность девушки, чему несказанно обрадовался юный Роан. Он обожал свою Си, а девушка беззаветно верила своему избраннику. Увлечение историей магии их только сплотило. Роан подробно описывал свои поиски древних кладов, труды магов прошлого, но особенно – тот пыл, с которым принимала его открытия Сиенна. Влюбленные мечтали, как всего через год они получат королевские дипломы и растворятся на бескрайних просторах светлых земель. Будут жить в небольшом домике, растить ребенка и помогать людям в какой-нибудь небольшой лекарне. А еще станут заниматься наукой, ибо материала к тому моменту Роан собрал немало.

Странно, тогда никто не объявлял отца преступником. Никто его не преследовал, не обвинял. Хотя, было довольно много странностей в этой истории. Почему Роан, являясь потомком древнего магического рода, заключил брак тайно? Ведь любой род, кроме, пожалуй, королевского или герцогского, с радостью бы принял зятем сына ас Тейли, пусть и не наследного.

Или… Девушка была именно из такого рода?

В целом, счастье в тайном браке не продлилось долго. Отец молодой жены узнал обо всем и воспылал праведным гневом, ибо Сиенна должна была стать следующей королевой и никак иначе. Он забрал дочь и спрятал ее в одном из своих дальних замкав, чтобы скрыть сам факт и беременности, и совершенно ненужного семье брака.

Но даже тогда гонения на отца не начались. Да, на него объявили охоту, но тайную, поскольку влиятельному лорду не нужна была огласка. И пока Роан переезжал с места на место, урывками занимаясь любимой наукой, его супруга родила.

И так уж совпало, что, ослабев после родов, она практически мгновенно заразилась «серой смертью». Отец даже думал, что ее специально вывели враги влиятельного лорда.

Вот тогда-то тесть нашел нежеланного зятя. И…

Нет, он его не убил, а смиренно просил излечить его дочь, потеряв всякую надежду сделать это самому. Наверное, он все же любил ее, хотя и лишил счастья, дарованного девушке самим Вершителем.

Это была первая эпидемия странной болезни. Роан работал дни и ночи, но не смог найти лекарства, и девушка умерла. Что происходило дальше, известно одному лишь Вершителю, последняя же запись в дневнике потрясла меня до глубины души.

Роан ас Тейли писал:

«Завтра меня не станет. Актав не оставит жизнь неудачнику, но я ни о чем не жалею. Я жил и работал, спасал кого мог, но