Мертвецы смотрели на него и улыбались. Сашка поманил друга:

– Иди, Леха, выпьем, – и показал на бутылки на столе.

Из узла в центре отделилась веревка и, словно змея, накинулась на Алексея. Он уклонился. Веревка еще раз попыталась добраться до него, но безрезультатно. Тогда она свернулась в петлю и легла на один из свободных стульев.

– Иди, уже все готово, – сказал Дима.

И Леша побежал! Залетел в калитку, пробежал через двор к обитой дерматином двери, открыл ее и только в коридоре этого дома понял – он находится у Федора Логинова.

– Ну и долго же ты ссышь, – услышал он голос Жанны Смирновой. – Мы уже собирались тебя искать.

– Кто это – мы? – не понял Алексей.

– Мы – это мы!

Из темноты дальнего угла отделились четыре тени. Три в человеческий рост и одна маленькая. Жанна исчезла, на ее месте появилась голая старуха. Тени обрели плоть, и на Лешку теперь смотрели мертвые парни из переулка. Еще до того, как они заговорили, Леша обратился в бегство.

Иван открыл дверь. На пороге стоял запыхавшийся Лешка. Он буквально ввалился через порог.

– Ванюха, нам конец!

– Проходи в кухню.

Пока Иван ставил на плиту чайник, Лешка вкратце пересказал все, что случилось с ним ночью. И в конце рассказа заключил:

– Надо бросать, Ваня. Тогда будет шанс.

– Наша с тобой, Леха, жизнь похожа на календарь, где каждый день – праздник, – сказал Иван. – И листы в нашем календаре заканчиваются. – Он вспомнил, как, подойдя к петле в кухне, подумал о последнем планирующем листке календаря. – Помнишь, еще с советских времен в заводской столовой висит плакат?

– Какой? У нас самообслуживание?

– Да нет! Тот, где нарисован отрывной календарь. Оторванные страницы разбросаны, и на каждом нарисована бутылка. А посередине плаката надпись: «Пора остановиться!».

– Ну, вроде мы и так остановились…

– Да, но это не факт, что мы выживем, – задумался Иван. – Хотя, если не умрем, не опохмелившись…

– Надо идти к Эдику, – перебил его Леша. – Он – наша последняя надежда. Знаешь, Вань, а я сегодня за малым не повесился. Мне Стаська позвонила под утро.

Они сидели на кухне, там, где два часа назад с потолка свисала петля. Лешка сидел на том самом табурете, с которого нужно было сделать шаг Ивану. Последний шаг. Но Ваня ничего не сказал Леше об этом.

– Если я выберусь… – Леша осекся и поправил себя. – Если мы выберемся, я женюсь на Насте.

То, что Лешка назвал свою подругу нормальным женским именем, уже о чем-то говорило. Но он еще собирался на ней жениться. Вот сюрприз так сюрприз!

– Значит, если мы выживем, будут две свадьбы, – улыбнулся Иван.

– Да ну! И кто эта счастливица?

Иван знал, что Лешка все понял.

– Она мне позвонила тоже под утро. Теперь я ее никуда не отпущу. – Он встал и пошел к плите, достал с полки над раковиной две кружки, налил кипятка. – Давай, дружище. Теперь ничего крепче кофе. – И пододвинул к другу жестяную банку.

– Ой, не знаю, пойдет ли? Боюсь перевести продукт.

Напряжение ослабло, и парни дружно рассмеялись.

Если еще пару часов назад Иван не знал, для чего живет, то теперь, после звонка Марины, его серая жизнь окрасилась во все цвета радуги. Несмотря на нависшую над ними угрозу, появился смысл бороться. Бороться и побеждать.

– Послушай, Вань. Тут это, бредовая идейка нарисовалась, – неловко произнес Леша.

– Ну, давай свою идейку!

– Помнишь фильм «Звонок»? Там, если переписать фильм и дать кому-нибудь посмотреть, можно выжить… – Леша вопросительно посмотрел на Ивана.

– Может быть. Но беда в том, что диск в проигрывателе, а тот не отдает его, – усмехнулся Иван.

– Как? – округлил глаза Леша.

– Да вот так! На помойку только его.

Они допили кофе и прошли в зал. Иван сел на диван, Лешка в кресло. Кофе не хотел усваиваться, организм сопротивлялся любому вторжению в него. Парни вспотели, будто вагоны разгружали. Да и вялость какая-то, не сравнимая ни с чем. То клонило в сон, то сердце начинало стучать при каждом звуке, возвращая неимоверную бодрость. Но через какие-то пару минут веки снова наливались свинцом. Тело засыпало, а мозг, зараженный паникой, продолжал работать, обостряя слух. Ивану казалось, что он слышит даже, как кто-то чихнул в соседнем доме.

Он встал, подошел к Лешке и сильно толкнул его.

– Леха, нам надо двигаться. Иначе мы умрем раньше, чем придут призраки.

– Нам пора навестить Эдика, – вяло произнес Леша.

– Ладно, пошли. Сегодня надо выловить его. Тем более что у нас больше не осталось никаких вариантов.

Жиров набрал номер доктора Соколова. Гудки. Ну, давай! Давай же! Вдруг щелчок.

– Приемная доктора Соколова. Чем мы можем вам помочь?

– Алло! Наташенька, Илья Сергеевич у себя?

– А кто его спрашивает?

Чертова кукла! Официальный тон этого раскрашенного манекена раздражал Эдика, но он как можно вежливее ответил:

– Эдуард Жиров.

Он услышал шорох бумаг, потрескивание. Потом манекен с накрашенными губами произнес:

– Эдуард Филиппович? Вы знаете, а Ильи Сергеевича сегодня не будет.

– Передайте ему, что я звонил.

На другом конце раздался щелчок, и гудки перебили Жирова на полуслове.

«Она даже не дослушала меня! Сука! Надо ехать к этому доктору Алкоголю».

Эдик встал и, пошатываясь, пошел в ванную. Он шел осторожно, стараясь не споткнуться о бутылки на полу.

Наконец этот нелегкий путь удалось преодолеть. Включил свет. Тусклая лампочка осветила бежевые стены, пожелтевшую ванну с отколотой эмалью. Зеркало напомнило о вчерашнем приступе. Из центра овала, будто паутина, к краям расходились трещины. Это он сам с собой повздорил. Несмотря на повреждения, зеркало все-таки показало Эдику, что дела его ни к черту. А точнее, на лице отражалось его внутреннее состояние.

Он брызнул себе в лицо холодной водой. Поморщился.

«Надо бы побриться, а руки трясутся. Так и до самоубийства недалеко. Чик по горлышку – и нет Эдика».

Трясущейся рукой Жиров достал с полки пластиковый стаканчик с бритвенными принадлежностями и попытался выудить станок. Не получилось. Перевернул стакан. Сморщенный тюбик крема для бритья, облезший помазок и станок выпали в раковину. Он еще раз зачем-то тряхнул стаканчик, и оттуда выпала тонкая пластинка. Эдик задумался. Словно под гипнозом доктора-мать-его-Соколова, он смотрел на блестящую поверхность лезвия. Затем придавил стальную пластинку к керамической поверхности раковины и со слабым скрежетом потянул вверх. Поддел большим пальцем и поднял к лицу. Если бы он сейчас что-нибудь замечал, кроме бликов на стальной поверхности, то наверняка увидел бы – руки больше не тряслись.