Где-то через час разговор окончательно стал напоминать допрос, я вежливо свернула беседу и ушла домой – это был мой последний вечер в России, и я предпочла провести его с мамой.

На следующее утро я заказала такси и настояла, чтобы мама с тётей остались дома. Все всплакнули, и я быстро уехала. На станции меня встретила Катя, с которой мы успели выпить по чашке отвратительного кофе из вокзального буфета и немного поболтать до отправления автобуса. На прощание я долго махала сестре рукой…

Саид встретил меня в зале прилёта каирского аэропорта. Как же я по нему соскучилась! Мой выросший живот мешал нам тесно обняться, но я видела радость в глазах мужа и была готова расцеловать его при всех, невзирая на то, что в Египте не принято открыто демонстрировать свои чувства.

Дома меня ждал и повзрослевший Шикобелло. Моему счастью не было предела. Вновь оказаться дома, прижаться щекой к любимому и почувствовать шевеление сына в животе – казалось, ничто не способно разрушить эту идиллию.

Неделю я наслаждалась жизнью и обществом Саида, который проводил со мной почти всё время. А потом, как гром среди ясного неба, началась революция.

В России я смотрела репортажи о событиях в Тунисе, не придавая этому большого значения. Двадцать пятого января Египет принял эстафету, но тогда никто ещё не осознавал масштаба народных волнений. Днём после пятничной молитвы муж попросил меня не уходить далеко от дома, поскольку в Каире на площади Тахрир большая забастовка и возможно, что какие-то движения будут и у нас. Я кивнула головой, не думая ни о чём плохом. Но забастовка продолжалась и количество участников росло, будто снежный ком.

Мы ежедневно смотрели выпуски новостей, которые становились всё более пугающими. Российская пресса начала трубить о начале революции по тунисскому сценарию. Мама постоянно присылала СМС с вопросом, что у нас происходит, и предлагала вернуться в Россию, пока не поздно.

До начала февраля, помимо пугающих теленовостей, я не замечала вокруг ничего особенно страшного. Многие мужчины стали ходить по улицам, объединяясь в небольшие группы, в воздухе повисла напряженность, начались постоянные разговоры о политике, но беспорядки и забастовки я пока что видела только на экране. Потом пропала связь. Несколько дней не работал Интернет, и я смогла отправить СМС маме только с русской сим-карты, которую чудом нашла на дне сумки.

Мубарак несколько раз выступал по телевизору, но до последнего отказывался покидать свой пост. Волнение нарастало. Стало очевидно, что в Египте самая настоящая революция и люди не отступят, пока не добьются отставки президента и смены режима. Муж запретил мне выходить из дома, а сам пропадал где-то почти весь день – патрулировал район или участвовал в какой-то очередной забастовке. По-моему, он был готов ночевать на улице и возвращался домой только ради меня. Я весь день обрывала телефон, названивая мужу каждые пятнадцать минут, и даже начала молиться. Продукты он теперь закупал сам – некоторые супермаркеты рядом с домом продолжали работать, но существенно подняли цены. Магазины Саид закрыл, а вещи вывез на какой-то склад.

Эту информацию я вытягивала из него буквально клещами, через слёзы и истерики – муж и раньше не любил обсуждать со мной дела, а теперь стал ещё более замкнутым и молчаливым. Однажды он пришёл домой позже обычного и с перевязанной рукой. На все мои вопросы Саид отвечал: «Не волнуйся, это пустяки» – и мне так и не удалось выяснить никаких подробностей. Надя быстро промыла и перевязала рану, а я проплакала почти до утра, сходя с ума от бессилия что-либо изменить.

В городе началось мародерство: ходили слухи, что ограбили «Карфур». Ни о каких походах к врачу не могло быть и речи – мне оставалось лишь надеяться, что революция закончится в ближайшие дни. Мама в панике умоляла меня вернуться. Я понимала её правоту и всерьёз задумывалась над тем, чтобы снова улететь в Россию, но что-то мешало сделать последний шаг. Уехав, я потеряю всякую связь с Саидом, а он полезет в самое пекло, и неизвестно, чем всё может закончиться. Уехать – значит рискнуть жизнью своего мужа, ведь у меня больше не будет шанса вернуться до родов: на таком сроке меня просто не пустят на борт самолета. Остаться – значит рискнуть здоровьем ребенка: неизвестно, что будет с медициной и вообще со страной через пару месяцев. Я разрывалась между мужем и ребёнком и никак не могла принять окончательное решение, проклиная себя за то, что сразу не осталась в России. Саид не удерживал меня против воли, и необходимость самой принять решение выводила меня из себя. Две недели прошли в постоянных сомнениях и терзаниях. А одиннадцатого февраля Мубарак объявил о своей отставке.

Какая радость царила в этот вечер на улицах Египта! Я плакала и смеялась вместе со всеми. Мне было безразлично, кто придет к власти, лишь бы страна наконец успокоилась. Саид ликовал и говорил, что теперь, без Мубарака, египтяне заживут намного лучше. Я очень в этом сомневалась: муж почти всю жизнь прожил при одном президенте, я же немного помнила перестройку, переворот девяносто первого года и все события, которые за ним последовали, и прекрасно понимала, что после революции неизбежен длительный и болезненный период реконструкции и становления новой власти. Тем более ещё неизвестно, кто встанет у руля. Саид уверял, что хуже Мубарака никого нет и быть не может, я же считала, что есть варианты и пострашнее.

Но пока мне хватало того, что в Александрии заработали магазины, больницы и люди перестали бояться выходить на улицу. Временами кое-где проводились забастовки, но это были лишь слабые отголоски недавних событий. Страна немного оправилась от потрясений и потихоньку возвращалась к нормальной жизни.

Саид снова открыл магазины и первое время жил на работе. Я отказалась от мыслей уезжать в Россию и несколько раз напоминала мужу о необходимости пойти к врачу на очередной приём. Мама по-прежнему переживала, но ей пришлось смириться с моим решением.

Однажды вечером, когда я мирно лежала на диване, рассматривая журнал с детской одеждой, Саид хмуро произнес:

– Аня, я должен тебе кое-что сказать. Моя сестра с сыном поживут у нас какое-то время.

Я резко привстала.

– Надя? Что случилось?

– Нет, Аят. У неё проблемы с мужем.

– А при чём здесь мы?

– Аня, она моя сестра. Как это при чём? Если женщина хочет пожить какое-то время без мужа, она идёт к родственникам.

– Хорошо, но почему к нам-то?

– У Мухаммеда и так много людей: жена, мать, двое детей. У них просто нет места, да и отношения у Аят с женой брата не очень.

– Саид, ты меня, конечно, извини, но я не представляю себе в нашей квартире другую женщину с ребенком.

– Это моя семья!

– У неё есть муж, он может снять ей квартиру.

– Если они разведутся, то так, скорее всего, и будет. Но пока она будет жить у нас – и точка. Это ненадолго.

– Офигеть, – только и смогла вымолвить я.

Они приехали уже на следующее утро, и я перестала чувствовать себя хозяйкой в собственной квартире. Ребенок везде лез, хватал все подряд, плакал, канючил и не давал мне покоя ни днем ни ночью. Аят постоянно пыталась завязать со мной разговор, а я не знала, куда от них спрятаться, и старалась как можно реже выходить из своей комнаты. Я даже перетащила туда компьютер и кое-какую еду. Когда Саид это увидел, то очень разозлился.