Когда на неё обратили внимание, за которым не слишком хорошо прятали вновь прорезавшийся скепсис, её усмешка превратилась в обезоруживающую нежностью улыбку. – Я действую по собственному желанию. И Герберту помогаю сама. Порой даже тогда, когда он сопротивляется.

Она очень старалась, чтобы имя прозвучало так, словно вырвалось непроизвольно.

Судя по лицу Миракла, так оно и вышло.

– Герберту?

– Ох, простите, – очень естественно спохватилась она. – Уэрту, конечно. Я так его называю. Трудно каждый раз выговаривать «Гербеуэрт», а «господином» я его именую лишь в моменты, когда хочется назвать кем похуже. И своё сокращение придумала прежде, чем узнала, как его называют… те, кто к нему близок. – Она иронично развела руками. – Хотела бы сказать «друзья», но их у него, как вы знаете лучше меня, приблизительно ноль.

Лиэр Совершенство покосился на некроманта, убедительно изображавшего мраморную статую. Зачем-то посмотрел на стол за спиной Евы.

На её опущенные пальцы, по которым бледным лазурным кружевом вились разводы от целебной настойки.

– Трудно в это поверить. Но ещё труднее – в то, что Уэрт велит своему умертвию вести себя с собой настолько… фамильярно, – хмыкнув, признал он. – Да ещё прикажет латать свои царапины. Если, конечно, за минувшие с нашей размолвки годы его не подменили. Однако если он пообещал вам жизнь в обмен на… ваши услуги – как ни жаль мне вас огорчать, он лжец.

– Я собираюсь её воскресить, – прохладно сообщил Герберт.

– Мы оба знаем, что это невозможно.

– До меня и разумные умертвия считались невозможными.

Миракл помолчал: этот довод крыть было нечем.

– Даже если б я тебе поверил, даже если бы собирался… вдруг, чисто теоретически… провернуть то, о чём ты говорил, – сказал он затем, – я бы поблагодарил тебя за столь щедрое предложение. И за твои услуги. И ответил, что всё это мне ни к чему. – Слова прозвучали так безмятежно, учтиво и непреклонно, что Ева невольно восхитилась его манере держаться. – Вздумай я затеять подобное, я бы опирался на тех, кого я знаю. В ком уверен. На живых, не на мёртвых… не принимайте близко к сердцу, лиоретта, ничего личного. И следовал бы плану, который выработал со своими людьми. Надёжному, в отличие от слов человека, жившего за сотни лет до моего рождения.

– Я знаю, что ты не веришь в судьбу. Но я верю. – Вернувшись за стол, Герберт опустился в кресло – лишь по тому, как медленно и плавно он откинулся на спинку, Ева поняла, насколько же он вымотан. – Послушай, я делаю… мы с ней делаем… всё, чего требует пророчество. Сами. Тебе останется лишь в должный момент красиво выйти с ней под руку и представить народу как свою невесту, не более. Я не требую от тебя отказываться от своего плана и не думаю, что тебе придётся его корректировать. Просто… учитывай это. Вот и всё. – Одними глазами он указал на Еву, застывшую у края тёмной старой столешницы. – Народ ждёт её. Сам знаешь. Если в нужный момент она не окажется подле тебя, у людей могут возникнуть… сомнения.

– Любая смена власти влечёт за собой разочарованных. Тех, кто ждёт, что при новом короле золото рекой потечёт прямо им в карманы, а потом понимают, что лично для них либо не изменилось ничего, либо изменилось слишком мало. – Миракл отвернулся; в голосе его прорезались утомлённые нотки. – Материи, которые меняются, международные отношения, игры в верхушках власти, о которых внизу обычно не имеют понятия, – это для них слишком сложно и непонятно, в отличие от монет в кошельке и цен на хлеб в ближайшей булочной. Честная беспристрастная машина власти может напугать их больше, чем прикормленные взяточники, к которым они подобрали ключик. Свобода слова способна привести в растерянность, ведь они уже привыкли жить в клетке. Этот народ готов покупаться на речи о жертвах во имя величия страны, стоя голодными по щиколотку в крови, если только эти речи будут произнесены достаточно убедительно. Уже покупался и, если Айрес не остановить, купится снова.

– И поэтому новому королю нужна она. – Опираясь на подлокотники, Герберт подался вперёд. – Люди в большинстве своём – овцы, а овцам требуется красивый символ, чтобы не взбунтоваться после смены пастуха. Народ помнит пророчество. Народ ждёт Избранную, которая их освободит, вместо того, чтобы освободиться самим. Нужно дать им то, во что они поверят безоговорочно.

– Я помню твои речи о предназначении, но…

– Вера в предназначение не утверждает, что можно просто опустить руки и ждать, пока жизнь сделает всё за тебя. – Некромант сложил забинтованные ладони на столешнице. – Кейлус верит, что пророчество решит все его проблемы. Ты веришь, что прекрасно справишься без него. Айрес верит, что его перечеркнула. А я верю, что судьбу не побороть, не подкупить и не обмануть, но можно расположить к себе, заставив богов улыбнуться.

Когда Миракл оглянулся через плечо, взгляд его был задумчивым.

– Действуй сам, но подыграй судьбе. И публике, – произнёс он, будто размышляя вслух.

– Именно.

Юноша скрестил руки на груди:

– Значит, прекрасную лиоретту преподносишь мне в подарок? – Он улыбнулся, но улыбка эта была холодной. – Замаливаешь вину? Не думал, как это унижает её и тебя?

Лик Герберта остался непроницаемым.

– За мной нет никакой вины. Но можешь думать что хочешь.

Лиэр Совершенство даже улыбаться не перестал. И Ева наверняка нашла бы, чем стереть эту улыбку – если бы действительно не чувствовала себя самую капельку униженной. В первую очередь тем, что её даже не ставят в известность о таких немаловажных (мягко говоря) нюансах замысла, воплощать который им предстоит вместе.

А она только-только начала верить, что Герберт считает её почти равной…

– Ты ведь понимаешь, что будет, если об этом узнает Айрес, – сказал Миракл.

– Конечно.

– И не побоялся рассказать мне?

– Ты не в том положении, чтобы меня предавать. И я доверяю тебе, – просто ответил некромант. – Так что скажешь?

– Дай мне немного времени, – поразмыслив, откликнулся Миракл.

– Сколько?

– Два дня. Если мой ответ будет положительным, я приду снова. Послезавтра, в то же время, что сегодня. – Поклонившись Еве, лиэр Совершенство проследовал к выходу. – Рад знакомству, лиоретта. Вне зависимости от исхода всей этой… несуразицы.

Ева следила за ним, пока тот не скрылся за дверью. Выждала какое-то время, словно надеясь услышать удаляющиеся шаги.

Повернулась к некроманту: сжимая кулаки, сузив глаза, в блеклой небесности которых полыхнули гневные всполохи.

– Ты же говорил…

– Нет. Не говорил. Я никогда не говорил, что собираюсь короноваться и править сам. – Герберт потянулся за какой-то бумагой, лежавшей наверху одной из пяти аккуратных стопок на столешнице. – Не моя вина, что ты