Слово современнику и очевидцу: «Обыкновенно муж приводил жену, на шею которой была накинута веревка, в день ярмарки на площадь, где продавали скот, привязывал ее к бревну и продавал в присутствии необходимого числа свидетелей тому, кто давал больше других. Судебный рассыльный или какой-нибудь другой невысокий судебный чин, а часто сам муж, устанавливал цену, редко превышавшую несколько шиллингов, муж отвязывал жену и водил за веревку по площади. Народ называл такого рода торг the hornmarket (ярмарка рогатого скота. – А.Б.). Покупателями обычно бывали вдовцы или холостяки. После такой продажи женщина становилась законной женой покупателя, а ее дети от этого нового брака также считались законными.

Тем не менее мужья иногда после покупки настаивали на венчании в церкви».

Не было закона, разрешавшего подобную торговлю, – но не было и запрещавшего. Как мы видим, мелкие судейские чиновнички сами участвовали в торгах. Вообще-то власти с этими ярмарками боролись, но крайне вяло: пару раз в год местный судья приезжал с помощниками, именем закона приказывал всем разойтись и уезжал с чувством исполненного долга. Назавтра торговля начиналась сначала, а до очередного визита судьи проходило очень много времени…

Прилежный читатель газет, прочитав о ценах на рогатый и безрогий скот, мог познакомиться и с ценами на женщин. Вот пример: «Из-за случайного недосмотра или сознательного упущения в отделе смитфильдской ярмарки мы лишены возможности сообщить цену на женщин. Многие выдающиеся писатели усматривают в возрастании цен на прекрасный пол верный признак развития цивилизации. В таком случае Смитфильд имеет полное право считаться очагом прогресса, так как на рынке недавно эта цена поднялась с полгинеи до трех с половиной».

Это не фейк, господа мои. Это отрывок из подлинного объявления в газете «Таймс» (уже тогда одной из самых респектабельных в Англии), в номере от 12 июля 1797 г. Жаль, что автор заметки не привел хотя бы парочку имен «многих выдающихся писателей». Гинея, если кто запамятовал, – это не монета (таковой она была очень недолго), а счетная единица наподобие старинной марки. Фунт – 20 шиллингов, гинея – 21.

Естественно, ни о каком принуждении речь не идет – всякий раз это были те случаи, когда муж с женой осточертели друг другу хуже горькой редьки. Вот англичане и нашли подходящий выход. Кстати, «очаг прогресса» Смитфилд, где происходили эти ярмарки, – не деревушка в глуши, а пригород Лондона, и не самый отдаленный…

Исторической точности для: последний исторически достоверный факт подобной продажи жены состоялся в 1884 г. В тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году. Англия, однако. Традиции, однако…

Коли уж речь зашла о женщинах… В XVIII в. в Англии были в большой моде и широком распространении так называемые «балы Адама». Слово опять-таки современнику и очевидцу (есть сильные подозрения, что и участнику – вряд ли туда пускали просто поглазеть): «На этот бал явились много прекрасных и знатных дам в масках, а в остальном совершенно голых. Мужчины платили за вход пять гиней. Оркестр наигрывал танцы, была устроена холодная закуска. После окончания танцев зала погрузилась в темноту, и многочисленные диваны служили для последовавшей затем оргии».

Забава была явно не для бедных: пять гиней по тем временам – сумма очень приличная. А маски надевались не зря: по свидетельству другого современника, когда однажды такую вечеринку накрыла полиция и принялась устанавливать личности, бесцеремонно снимая маски, изумились даже видавшие виды лондонские проститутки, в большом количестве присутствовавшие на «балу»: самыми раскованными и изобретательными в веселых забавах оказались как раз дамы из самого что ни на есть высшего общества, среди коих оказалось даже несколько герцогинь…

И снова: Англия, однако, традиция, однако… Буквально несколько лет назад была опубликована (в том числе и в России) много лет пролежавшая в каких-то закромах фотосессия классического «бала Адама», сделанная в 30-е годы XX в. Порнография редкостная. В отличие от XVIII в. в групповушке участвовали исключительно дамы и господа из высшего общества, знатные и титулованные. Тех, кто оказался лицом к объективу, опознать оказалось легко: в отличие от XVIII в., никто не носил масок и веселушка происходила при электрическом свете…

Немного об оборотной стороне технического прогресса, который порой оказывается палкой о двух концах.

Иные технические новинки (те, которым прежде не было аналогов) шли на пользу множеству людей, обеспечивая им заработок, порой очень приличный. К примеру, железные дороги. Их строительство требовало большого количества рабочих – а велось оно постоянно, все расширяясь в масштабах. Чтобы выпускать паровозы, рельсы, железнодорожные мосты и прочее оборудование, строились многочисленные заводы – то есть появлялись во множестве новые рабочие места. И после постройки дорога обеспечивала немало рабочих мест.

(Правда, железные дороги изрядно ударили по карману владельцев фирм, занимавшихся грузоперевозками на конной тяге…)

Когда вместо деревянных мостов начали строить стальные, опять-таки понадобилось немалое количество квалифицированных рабочих, зарабатывавших больше тех, кто раньше обходился топором и английским аналогом русской «Дубинушки». И это не единственные примеры.

И наоборот. Там, где ручной труд заменила механизация, тысячи людей, считавших до того, что они, солидные мастера, крепко стоят на ногах, оказались не у дел. В первую очередь это коснулось ткацкой и шерстепрядильной промышленности. Раньше устроенных на широкую ногу мануфактур было не так уж много. Большинство ткачей (как и многие другие ремесленники) были, собственно, индивидуальными предпринимателями, пусть и крохотными. Они работали дома, на станках, которые были их собственностью. Каждого ткача обслуживали трое-четверо прядильщиц и прядильщиков – тоже работавших дома на собственном инструменте. Все технические изобретения, о которых я говорил выше, оставили многие тысячи надомников в буквальном смысле слова без куска хлеба.

Полыхнуло очень быстро. В 1768 г. большая толпа разъяренных ткачей в Блэкберне ворвалась в мастерскую изобретателя прядильной машины Джеймса Харгривза и переломала все его станки. Сам Харгривз едва сумел сбежать – ткачи были настроены решительно, могли сгоряча и убить…

Вскоре то же самое произошло с изобретателем машины для чесания шерсти Ричардом Аркрайтом: толпа ворвалась на его фабрику в городе Биркакр, разнесла в щепки все машины и в завершение дела подожгла здание. На сей раз без крови не обошлось: в суматохе и потасовке меж нападавшими и рабочими фабрики двое человек погибли и восемь получили серьезные ранения.

В 1792 г. в Манчестере оставшиеся без работы ткачи-надомники сожгли первую ткацкую фабрику, на которой были установлены силовые установки Картрайта.

В предпоследний год столетия, 1799-й, в Ноттингеме бунтовали чулочники. Правда, на сей раз повод был несколько другой – требовали установления минимума заработной платы (которую прежде хозяева устанавливали, как их левая пятка пожелает). Демонстрация была отнюдь не мирной: чулочники сначала били стекла в домах ненавистных фабрикантов, вообще «жирных котов», потом стали их громить, потом ворвались на фабрики и принялись крушить ткацкие станки, а один из них выволокли на площадь и разломали на кусочки.