Она обувалась, ее пошатывало, тошнило, и она держалась рукойза стену.

– Куда это ты собралась, девонька? Далеко ли?

– Домой, – выговорила она губами, которым тоже было больно.

– Домо-ой, – протянул Евгений Иванович шутливо. – Дом у тебяздесь, красавица! И нет у тебя другого дома, и хозяина другого тоже нету! Я твойхозяин.

– Ты подонок, – сказала она равнодушно.

– Кто подонок? – удивился Евгений Иванович. – Я?!

Тогда она еще не умела с ним обращаться и не знала, чего отнего ждать. Он неторопливо подошел к ней, медленно размахнулся и опять ударил,и опять в живот – он никогда не бил ее по лицу, ни разу!

Светлана охнула, стала хватать ртом воздух, как рыба, иоседать на пол.

Упасть он ей не дал. Он схватил ее за волосы, рванул на себяи поднял. Его глаза, веселые и сумасшедшие, оказались прямо перед ее глазами.

– Ты маленькая дерьмовая сучка, – сладострастно простоналЕвгений Иванович, – тебя нужно воспитывать! Что ж это родители тебя невоспитали?! Подсунули достойному человеку, и не воспитали! Ну, ничего, папочкатебя воспитает! Будешь хорошей, милой девочкой. Будешь? Говори, будешь?!

Она молчала, слезы лились из глаз, кожа вместе с волосамиехала куда-то вверх, и она была уверена, что он вот-вот снимет с нее шкуру, какс убитого зверя.

– Домой она пошла! – фыркнул Евгений Иванович и ботинком –он всегда носил остроносые щегольские ботинки, которые тоже были ее врагами, –ударил ее по ноге. Нога подогнулась и, кажется, сломалась. – Домо-ой! Ты еще изподъезда не выйдешь, ласковая моя, а твоего батьку уже в «черный воронок»загребут! А батька у тебя человечек хиленький, слабенький, ублюдок, однимсловом! Хочешь, чтоб батька прямо завтра помер? А? Хочешь? Тебе ведь ипохоронить его не на что будет, да, сладенькая? Ко мне прибежишь, в ногах будешьваляться, чтоб я и его спас, и всю вашу семейку поганую! Будешь валяться? Ну,говори, сучка подзаборная!..

Странная штука. Некоторое время она не верила, что все этопроисходит именно с ней и наяву.

С ней, которая так хорошо, так счастливо жила! С ней,которую так любили! Если бы полгода назад кто-нибудь сказал ей, что она выйдетзамуж за чужого человека и тот станет ее бить – всерьез бить! – она бы ни зачто не поверила!

У нее была любовь, которая дается только один раз, и оназнала, что это именно так. И знала, что они никогда не расстанутся и что этонаграда – непонятно за что! Награду у нее отобрали, и вместо нее началосьнаказание, страшное, отвратительное, только она опять не понимала – за что.

Пожаловаться она не могла. Над отцом, как дамоклов меч,висела тюрьма, и Евгений Иванович ей неустанно об этом напоминал. Уйти она тожене могла. Она могла только сопротивляться, но от этого становилось еще хуже.

Евгений Иванович как будто входил во вкус от еесопротивления, распалялся, становился бешеным!..

Тогда она перестала сопротивляться, но и это не помогло.

Она пыталась угождать, ухаживать, стиснув зубы и не поднимаяглаз, но он все равно находил что-то недостойное в ее поведении и «наказывал»ее, чтобы она стала «хорошей девочкой».

Она плакала, замазывала синяки на ногах и исполняла все егоприхоти, самые ужасные, самые отвратительные, такие, о которых она даже сейчас,спустя годы, не могла хладнокровно вспоминать. Просто не могла, и все тут. Унее как будто обморок начинался, когда она об этом вспоминала!..

И еще ей было стыдно. Ужасно стыдно перед тем, которого оналюбила и которого не стало, когда она вышла замуж за Евгения Ивановича. Онаредко думала о нем – если бы часто, сошла бы с ума! – но когда думала, стыдначинал ее мучить.

Он и не знал, какой слабой она оказалась. Он понятия неимел, на что она способна, на какие унижения и подлости просто ради того, чтобысохранить свою никчемную жизнь. Он и не догадывался, что она такая… лягушка,холодная и липкая от страха.

Он любил совсем другую женщину, и она не хотела, чтобы онузнал эту!..

Иногда Евгению Ивановичу нравилось, что она плачет, – и онаначинала плакать. Иногда нравилось, что смеется, – и она смеялась. Иногда онадолжна была изображать рабыню, а иногда госпожу, и она изображала, изо всех силизображала!.. Но он все равно ее бил.

Она мечтала его убить.

Она придумывала тысячи способов, как именно его убьет. Онапросыпалась и улыбалась от счастья, когда во сне ей снилось, что она его убила!

Убить по-настоящему у нее так и не хватило духу.

Должно быть, она все-таки сошла бы с ума, если бы в одинпрекрасный день все не изменилось. Евгений Иванович осознал, что он гениальныйписатель, а Светлана осознала, что имеет над ним некоторую власть.

Она работала в издательстве, становление которого тогдатолько начиналось, – Евгений Иванович не запрещал ей работать. Чермак искалавторов, а Евгений Иванович к тому времени уже отдыхал от праведныхбизнесменских и чиновничьих трудов и пописывал истории. Светлана набирала их накомпьютере, это была затея Евгения Ивановича, который, должно быть, представлялсебя графом Львом Николаевичем Толстым, а Светлану – Софьей Андреевной.

Ей было все равно. Отказаться она не могла – он бы избил еедо полусмерти, приговаривая, что она должна быть хорошей девочкой и слушатьсяпапочку! Она перепечатывала, и Евгений Иванович бережно складывал свои опусы вписьменный стол.

Однажды он велел ей, чтобы она показала рукописи своемуначальнику.

– Ему ведь все равно делать нечего, – сказал ЕвгенийИванович ласково, снабжая ее толстенной папкой, – сидит небось, в потолокплюет! Никакого издательства у него не получится, конечно, но пусть хотьпочитает, что умные-то люди пишут!

Чермаку опусы Евгения Ивановича неожиданно понравились.

Должно быть, извращенная фантазия автора приносила некоторыеплоды. Ярослав сказал, что напечатает повесть, и Евгений Иванович по этомуповоду переполошился, как курица, снесшая золотое яйцо.

Почему-то он несколько раз спрашивал у Светланы, не знает ликто в издательстве, что это рукопись ее мужа. Она отвечала, что никто не знает,да и в издательстве в тот момент работало всего человек десять. Но ЕвгенийИванович не унимался. Он все продолжал приставать и даже слегка побил ее,приговаривая, чтобы она не смела никому говорить о том, что она его жена!..

Тут вдруг она как будто очнулась. Сам того не ведая, ЕвгенийИванович вложил ей в руки оружие. Ну, не то чтобы оружие, а просто маленькуюхворостинку, прутик, но даже прутиком при случае можно выхлестнуть глаз!..

Он был не только садистом и придурком. Он жаждал славы.Жаждал сладострастно и истово. Это было даже не честолюбие, а нечтоболезненное, огромное, как волдырь, постоянно нарывающий и не дававший емупокоя.