– Где мои туфли? – зловещим голосом спросила я.

– Что? Что случилось? Что ты здесь делаешь?

– Я спрашиваю, где мои туфли?

– Какие туфли? О чем ты говоришь? Как ты адрес узнала?

– Туфли, которые я тебе купила. Где они?

– Господи, ты совсем с ума сошла? Какие туфли, я не понимаю, о чем ты говоришь.

Я повернулась и зашла на кухню. Лера стояла у окна и смотрела на меня настороженно, готовая, если что, к обороне. На плите в большой кастрюле варился суп, оттуда торчали куриные ноги. Сева, следовавший за мной по пятам, по моему лицу понял, что сейчас что-то может произойти – или я выхвачу курицу за ноги, или схвачу кастрюлю с кипящим супом.

– Подожди! Ничего не делай! Туфли – да, да, понял. Туфли. Минутку подожди. Только я тебя очень прошу, отойди от плиты. Вот иди, встань сюда. Лера, принеси туфли, те, в которых я пришел.

Лера с недовольным видом удалилась.

– Я тебя прошу, держи себя в руках. Успокойся, – повторил Сева.

Лера вернулась через минуту с туфлями, Сева отдал их мне. С туфлями в руках я вышла из квартиры и спустилась вниз. Таксист ждал около машины, опершись на капот. Увидев меня, он открыл дверцу.

– Вот! – Я подняла руку и победно потрясла туфлями.

– Что это? – Таксист отступил на шаг назад.

– Мои туфли!

В машине я немного успокоилась. Хотя меня и трясло, я была довольна. В зеркало заметила, что водитель посматривает на меня с сомнением, как на сумасшедшую. А вдруг наброшусь на него сзади и укушу? Надо было объясниться.

– Эти туфли я купила мужу. Это мои туфли.

Водитель по-прежнему не понимал и продолжал таращиться на меня.

– А он в них пошел к любовнице. В моих туфлях.

– А-а, ну теперь понятно. Так вы их пошли и забрали. Здорово. Правильно сделали. – Он одобрительно покивал в зеркало.

В тот же вечер Сева позвонил и сказал, что идет домой. Я собрала его вещи в два чемодана, покидала носки и трусы в спортивную сумку и поставила все у двери. Когда он пришел, сказала ему, что между нами все кончено, что он свободен и может делать, что ему угодно.

– Я тогда пойду к матери на Пушкинскую.

– Делай, как считаешь нужным, ко мне это больше никакого отношения не имеет.

5

Первого апреля выпал снег и с редкими перерывами шел до конца месяца. На улице намело сугробы, какие не всегда бывают и в январе. Иногда температура поднималась немного выше нуля, выглядывало солнце, но снег продолжал падать. Стояла зима.

– Я вчера стояла у окна, смотрела на снег. Удивительно, долго-долго, очень медленно сверху падали отдельные снежинки, а не хлопья, как обычно. Так в мультфильмах рисуют. А может быть, мне это приснилось все, точно не могу сказать, – говорила я Галке Зервас, она обожала толковать сны. – К чему бы это?

– Отдельные снежинки – к приятному времяпрепровождению с любимым человеком, – прыснула она. – Это не я, это народ так говорит.

Сева позвонил, когда я была на работе. К телефону подошла Лёля. Он сказал, что попал в больницу, в очень плохом состоянии, у него подозрение на эхинококк в печени. На дочь это сообщение впечатления не произвело.

– Эхинококк – это смертельное заболевание. Говорят, надо делать операцию, может быть, придется удалять часть печени. Передай маме, что я умираю. Пусть придет проститься.

– Ладно, я передам.

Повисла пауза.

– Ну, пока, что ли? – довольно нетерпеливо спросила Лёля.

– Это все, что тебе есть сказать умирающему отцу? Доченька, ведь я твой папа. Может быть, придешь навестить меня?

– Ты, наверное, забыл, что я учусь в медицинском? И что такое эхинококк, я прекрасно знаю. Мог бы придумать что-нибудь поумнее. Ты бы еще сказал, что тебя муха цеце укусила.

Он не выдержал и рассмеялся, потом посерьезнел.

– Дура! Я, наверное, заразился в Узбекистане. Я только что вернулся оттуда – я же мотаюсь как проклятый по всей республике, зарабатываю нам всем деньги, и вот какое ко мне за это отношение!

– Ну и какая связь?

– Когда находишься в южных регионах и употребляешь готовую пищу или воду, стоявшую открытой какое-то время, то не исключен вариант, что в нее со сквозняком может попасть пыль, содержащая яйца эхинококка. Если ты внимательно прочтешь свои учебники или того же Вилли, которого я тебе давал, то увидишь, что в воду яйца эхинококка попадают с калом животных. А там все стены саманные, знаешь, что это такое? Это солома, смешанная с навозом. Так что пить сырую воду опасно во всех отношениях.

– Зачем же ты пьешь?

– А что делать? Ты приезжаешь весь потный, тебе предлагают воду – не буду же я спрашивать, кипяченая она или нет. Это Восток – отказаться от угощения нельзя.

Конечно, я поехала к нему в больницу – прощаться с умирающим. Вначале я категорически не хотела. Он сказал, что лежит в больнице на шоссе Энтузиастов. Я сразу высчитала: шоссе Энтузиастов совсем недалеко от Перова, значит, он от нее туда попал. А мне говорил, что живет у матери.

– Ты обязательно должна пойти. А что, если все серьезно? Как ты потом будешь жить? – сказала мне мама.

Всю жизнь она Севу не любила, но теперь, когда запахло разводом, вдруг испугалась, что под сорок лет я останусь одна.

Больница располагалась в лесопарковой зоне, от метро надо было еще проехать на троллейбусе. Справочная в вестибюле уже была закрыта, и я спросила в гардеробе, где Севино отделение.

– А вам какая палата?

– Семьсот тридцать вторая.

– Это на седьмом этаже, слева по коридору. – Гардеробщицы как-то странно переглянулись и осмотрели меня с интересом.

Когда я вошла в палату, Сева лежал на кровати, облокотившись на локоть. У него в ногах сидела Лера. «Вот почему гардеробщицы внизу переглядывались. Она наверняка тоже спрашивала про ту же палату и пришла незадолго до меня. Им же делать нечего, они все про всех знают, все им интересно», – пронеслось у меня в голове.

Увидев меня, Сева приподнялся и сел.

– А вот и Женя пришла, – сказал он и как-то дурашливо засмеялся.

Он взял с кровати камеру «Полароид» и тут же меня сфотографировал. Мигнула яркая вспышка, и я на секунду зажмурилась. Из аппарата сразу же выпала фотография. Лера протянула руку и выхватила снимок еще до того, как Сева успел его взять. Она посмотрела на изображение и засмеялась: «Ну и физиономия же у нее! Как ворона рот раскрыла!»

Не обращая на нее внимания, я подошла к тумбочке в изголовье его кровати и достала из сумки судочки с домашней едой.

– Сева, ты не возражаешь, если я немного приоткрою окно, здесь стоит неприятный запах дешевого парфюма и лака для волос. – И, не дожидаясь ответа, открыла окно. Ситцевые больничные занавески затрепетали под порывом ветра. – О, свежий воздух. В любом случае, мне кажется, нашей маленькой подружке пора домой.