Лера с перекосившимся лицом вскочила с кровати.

– Это я-то маленькая? Да я выше вас на голову! Ей мой запах не нравится? Что ты, кроме «Мажи Нуар» и «Клима», нюхала в своей жизни?

Лера хотела еще что-то сказать, но вместо слов из горла у нее вырвался клекот. Она кинулась вперед, схватила с тумбочки мою сумку и выбросила ее в окно. Сумка, выписывая круги в воздухе, спланировала с седьмого этажа вниз, освобождаясь в процессе полета от содержимого. Сева и я, перегнувшись через подоконник, в молчании следили за ней глазами, пока сумка не плюхнулась на землю. Лера, ухая как филин, истерически хохотала у нас за спинами.

В палату вошел Севин сосед по палате, небритый мужчина в больничной пижаме, и, замерев, с изумлением наблюдал за развернувшейся перед ним картиной.

– Ах ты дрянь!

Сева в бешенстве подступил к Лере и начал ее душить. Мужичок в пижаме бросился к Севе и попытался разжать его пальцы, сомкнувшиеся на Лериной шее.

– Что ты, что ты, успокойся! Отпусти!

Сева с силой тряханул Леру, кинул ее на кровать и уже занес кулак для удара, но так и замер с поднятой рукой.

– Ну же, бей! Бей! Не можешь? Потому что ты не мужик!

– Еще мараться об тебя. Пошла вон. Давай, давай, пока я тебя в окно не выбросил.

Я во время этой сцены застыла в ступоре, но наконец очнулась и вышла из палаты. Забрала пальто из гардероба и, выйдя во двор, на глазах у пациентов и посетителей больницы, с интересом наблюдавших за мной, принялась собирать свои вещи, утонувшие в грязном раскисшем снегу. Прежде всего подобрала намокшую сумку, потом нашла паспорт, кошелек и косметику. Через несколько минут Сева в больничной пижаме и в тапочках, высоко поднимая ноги, потрусил ко мне от крыльца.

– Все нашла? – спросил он.

– Ключей нет.

Переступая по снегу своими длинными, как у цапли, ногами, Сева сделал несколько кругов по поляне.

– Сева, не сходи с ума, ты почти голый, а на улице минусовая температура. Еще подцепишь воспаление легких. Возвращайся в палату. Мне не нужны подобные проявления верноподданнических чувств.

– Нашел! – Он поднял с земли связку ключей.

– Клянусь тебе, я понятия не имел, что она заявится. У меня с ней все кончено, бесповоротно. Я вообще не понимаю, как она узнала, что я в больнице.

Пошел снег. Губы у Севы посинели, зубы выбивали мелкую дрожь. Глядя на него, дрожащего от холода, с мокрым лицом – были это слезы или растаявшие на щеках снежинки, я сказать не могла, – я не испытывала ничего: ни сочувствия, ни злости, ни даже стыда за пережитое унижение. Только усталость. Мне хотелось поскорее остаться одной. Я проводила его до лифта, но подниматься в палату отказалась, несмотря на все его просьбы.

– Мы уже достаточно развлекли больничную общественность, обойдутся как-нибудь без второго акта.

Чтобы выйти на шоссе к остановке троллейбуса, надо было пройти через парк. «Сон-то вещий был. Приятно провела время с любимым человеком, ничего не скажешь», – думала я. Из-за деревьев вышла поджидавшая меня Лера.

– Ну, навестила? – спросила она с издевкой. – Все подобрала, ничего не потерялось? Я видела, как вы там вдвоем ковыряетесь в грязи.

– Да, все свое нашла и еще кое-что взяла на всякий случай.

– Гондоны, что ли, использованные, которые в окошко выбросили? – Она опять залилась смехом.

– Булыжник вот в сумку положила, словно чуяла, что тебя встречу.

Замахнувшись сумкой, как пращой, я сделала шаг вперед. Лера, никак не ожидавшая такого поворота событий, попятилась назад, поскользнулась и упала навзничь.

– Вот и лежи. Там, в грязи, твое место. Одно движение, одно слово – убью.

Было, наверное, что-то такое у меня в лице, что на этот раз Лера предпочла промолчать. Я развернулась и пошла в сторону шоссе, еще не различимого за деревьями. Пройдя несколько метров, я услышала у себя за спиной звуки и обернулась – Лера бежала по снегу вдоль дорожки, перебегая от дерева к дереву. Поймав мой взгляд, она спряталась за березу и закуковала кукушкой. «Господи, да она же совсем сумасшедшая. Как, почему так получилось, что она появилась в моей жизни?»

Мокрый снег повалил сильнее.

1

Неделю в Сочи, в ожидании, пока грузины соберут первые сто тысяч рублей из положенных Севе и Палкеру денег, они провели в счастливой, расслабленной, сытой дреме. Сева считал, что заслужил отдых после сумасшедших горячечных месяцев бесконечных мотаний по Узбекистану, встреч с министрами и директорами, перелетов в Москву, где на него каждый раз с новой силой обрушивалась вся тяжесть запутанных взаимоотношений с Женей и Лерой, от которой он вновь сбегал в Ташкент. Он заработал эту передышку, когда можно выбросить из головы все мысли и просто вволю выспаться, вкусно поесть, понежиться под ласковым сочинским октябрьским солнцем, поплавать в море и писать пулечку днями напролет.

Жили они в «Жемчужине», новой многоэтажной интуристовской гостинице, но обедать, по настоянию Севы, ходили в «Приморскую», с которой у Севы были связаны детские воспоминания. Его отец, Матвей Ильич, работал главным инженером на строительстве Руставского металлургического комбината, и они всей семьей каждое лето в течение нескольких лет ездили в Грузию. По утрам за отцом приезжала машина и везла его на строительство, а Сева с матерью ели, гуляли по Тбилиси и ждали, когда он вернется. До сих пор Сева помнил, как просыпался от лучей яркого южного солнца и криков торговцев под окнами гостиницы: «Мацони, мацони!» Если Матвей Ильич застревал в Рустави надолго, мать брала Севу, и они ехали на несколько дней в Сочи, где всегда останавливались в «Приморской», величественной, выстроенной в стиле сталинского ампира гостинице посреди огромного тропического парка. Софья Исааковна водила сына на море и в дендрарий, где он с интересом пялился на яркие тропические цветы, пальмы, секвойи и кактусы, а в самшитовой роще представлял себя попеременно то царем Колхиды, то Ясоном-аргонавтом. По вечерам они ходили на концерты в Летний театр.

Когда Реваз позвонил, что деньги готовы, Севе захотелось продлить это состояние детского покоя и радостного предвкушения возвращения в Москву.

– Давай поедем в Тбилиси на поезде, – предложил он Палкеру.

– Да ладно, пять часов трястись в поезде, когда на самолете через час мы уже там.

– Давай поедем. Когда-то мы с мамой вот так ездили поездом на несколько дней из Тбилиси в Сочи. Погода прекрасная, вид из окна потрясающий, вагон-ресторан, опять-таки. Мы теперь с тобой богатые люди – захотим, весь ресторан только для себя двоих снимем. Получишь удовольствие, Леня, я обещаю.

В Тбилиси, получив деньги, они решили лететь в тот же день последним рейсом на Москву. Реваз настаивал, чтобы они остались ночевать: «Вечером соберем гостей, будем отмечать! Саба, дорогой, дай я тебя еще раз обниму», – но Севе хотелось поскорей попасть домой. Приехали в аэропорт, выпили по рюмочке коньяка в буфете. Все деньги были у Севы, в большой спортивной сумке с ремешком через плечо, с которой он не расставался ни на секунду. Сверху он, как всегда, положил грязное белье, чтобы никто ничего не заподозрил: раскроют, увидят трусы и грязные носки – и сразу закроют.