Анна решила сходить в кино и зашагала на север, в сторону Сорок второй улицы. В кинотеатре “Новый Амстердам” шла “Тень сомнения”. Фильм начался десять минут назад – пустяки; зато она может посидеть в том самом зале, и даже, быть может, на том самом месте, с которого она, еще малышка, любовалась танцующей матерью. Анне уже расхотелось смотреть страшное кино. Ей захотелось так же пылать от внутреннего жара, как чуть ли не все на Сорок второй улице: и группки хохочущих матросов, и девушки с красиво заколотыми, надушенными волосами, и пожилые пары, и дамы в мехах – все куда-то торопились в вечернем полумраке. Анна вглядывалась в их лица. Откуда они знают, куда им надо идти?

Она решила двинуться к дому. По дороге к метро на Шестой авеню она миновала блошиный цирк, ларек, торговавший китайской лапшой с говядиной и курицей, рекламу лекции на тему: “Что убило Рудольфа Валентино”. Вскоре она стала замечать у подъездов и под навесами витрин праздно стоящие одинокие фигуры, спешить им было явно некуда. На углу Шестой авеню она заглянула в зеркальное окно ресторана “Гранте”: в зале кое-где сидели в одиночестве солдаты, матросы и даже одна-две девушки. Некоторое время Анна наблюдала за ними через окно, а позади нее продавцы газет зазывно выкрикивали заголовки вечерних газет: “Триполи пал!”, “Русские наступают на Ростов!”, “Нацисты признают, что Рейх под угрозой!” Эти выкрики сгодились бы как подписи под фотографиями одиноких едоков. Война ослабила связи между людьми. Сидящие порознь посетители свободны от всяких связей. Анна почувствовала, что в этом тускло освещенном городе она легко может юркнуть в щелку и исчезнуть. Эта мысль подействовала на нее физически, как будто некое подводное течение незаметно засасывало ее вглубь. Анна испугалась и поспешила к метро.

Она подошла к лестнице вниз, на станцию, но спускаться передумала: ей нужно было осмыслить свое новое положение. Она двинулась дальше по Пятой авеню; в тусклом свете фонарей улица походила на слабо освещенную пещеру. Публичная библиотека напоминала громадный морг. Прежде там было водохранилище, а потом, на глазах отца Анны – тогда еще подростка, – на месте водохранилища выросла библиотека. Это воспоминание лишь на миг опередило негромкий голос отца, который как бы сам собой зазвучал в ее ушах, будто и не исчезал никогда: “Куда ни глянь, всюду цилиндры… хочешь угостить лошадь морковкой, а она воротит морду: избаловали ее… там, где сейчас высится громада «Плаза-плейс», одиноко стоял особняк, представляешь?” Его голос – небрежный, искренний, суховатый от усталости и курения. И тот же самый голос звучал в машине, даже когда она не слушала.

После многих лет жизни врозь отец вернулся к Анне. Видеть его она не может, но ощущает под мышками боль от его узловатых пальцев, когда он подхватывает ее на руки и куда-то несет. Она слышит негромкое звяканье мелочи в карманах его брюк. Куда бы они с ним ни шли, его ладонь всегда была гнездом, в которое незаметно для Анны юркала ее ладошка. Анна вдруг застыла на полпути, пораженная мощью этих детских впечатлений. И поднесла пальцы к своему лицу, безотчетно надеясь почуять теплый, горьковатый запах его табака.

За долгие годы общения и работы с мистером К. – а тому без малого тридцать лет, считая с того дня, когда Декстера очаровали явившиеся в отцовский ресторан приспешники мистера К., – много происходило странного, но особенно удивляло, что ему крайне редко случалось встретиться с мистером К. лицом к лицу. Если все шло своим чередом, максимум четыре раза в год. Тем не менее присутствие мистера К. ощущалось всегда, и немудрено: он – негласный компаньон и главный инвестор всех проектов Декстера, он же в первую очередь получает с них прибыль. Деньги непрестанно переходят из рук в руки по весьма замысловатым схемам, как в форме вполне законных чеков, так и в виде свертков с наличными; последние требовали особой осторожности. Но главная задача Декстера иная: он должен укрывать гигантские незаконные доходы босса от паучьих лап ненасытного Налогового управления. В стране не сыскать человека, который мог бы запугать мистера К.; другое дело – головоломная механика налогообложения и аудита. Даже великий Аль Капоне сдался. Побороть этот синдикат оказалось не под силу никому.

На первый взгляд, мистер К. все еще занимается сельским хозяйством, причем так, как было принято в прошлом, XIX веке, когда он молодым парнем прибыл в Америку: на парусном клипере пересек океан и приплыл в Бруклин, где в ту пору хозяйствовали фермеры. Поселился в Бенсонхерсте, занялся виноделием, производством варенья и джема, молока и сыров и продавал свою продукцию в непритязательной одноэтажной лавке в полумиле от дома, торговлей заправляли четверо его сыновей.

По давно заведенному порядку, рано утром в понедельник Декстер подкатил к лавке и заглушил двигатель (только в этот день он вставал спозаранку, как все люди). В нагрудном кармане – чековая книжка, в других – аккуратно завернутые пачки наличных. Едва он толкнул входную дверь, зазвонил колокольчик. За прилавком сидел Фрэнки, старший сын мистера К.; с виду ему под шестьдесят, но сколько на самом деле, неизвестно. У Фрэнки, как и у его братьев Джулио, Джонни и Джои, редкие набриолиненные волосы и невыразительное лицо. От всех четверых пахнет тоже одинаково: гвоздикой или перцем, типичным запахом бакалейных товаров, а может быть, так пропахла вся лавка. Декстер редко видел братьев за ее порогом.

– Доброе утро, Фрэнки.

– И вам доброе утречко.

– Хорошо погуляли на выходные?

– А как же.

– Холодина-то какая стояла.

– А, да, ваша правда.

– Хозяйка здорова?

– В общем-то да.

– Как внуки?

– Ну, у них все отлично.

– Большие уже, небось.

– Ага, еще какие.

Такая беседа с одним из сыновей мистера К. происходила у Декстера каждый понедельник, смотря которому из них пришел черед стать с утра за прилавок. Некоторое разнообразие вносили замечания насчет погоды, сезона и прибавлений в семье (у младшего сына, Джои, еще не было внуков), а в остальном эти разговоры ничем не отличались друг от друга, какой бы сын мистера К. ни встречал Декстера за прилавком. Каждый из них настолько идеально замещал отца, что невольно возникала мысль о дронах, то есть людях, каждым движением которых управляют на расстоянии. Впрочем, иногда Декстеру казалось, что за фасадом их непроницаемых лиц скрывается немалый запас памяти, знаний и здравого смысла.

Он заполнил на свое имя чек на пятнадцать тысяч долларов – его законный месячный заработок за прошлую неделю.

– Для ночных клубов война – благо, это факт, – заметил он, помахивая чеком в воздухе, чтобы просохли чернила.

– Па будет рад это слышать.

– У придорожных закусочных и гостиниц дела пошли хуже: бензина теперь маловато. Но в городе клубы с лихвой возмещают урон.

– Везет же им!

– Слушай, если у твоего папы найдется минутка, я хотел бы сегодня с ним поговорить.

– Вы же знаете, где его искать.