Она останавливается и с тревогой смотрит на дочь; ее и без того морщинистое лицо идет складками.

— Моя девочка и так страдала, а эти зверюги-журналисты едва не прикончили ее.

Анита раздвигает шторы, констебль Холт помогает ей поднять жалюзи.

— Так-то лучше, — бормочет женщина и смотрит через пыльное стекло на улицу с таким изумлением, словно забыла, что там, снаружи, еще есть мир.

Полицейский подходит к миссис Коттер — та вытягивается в струнку и почти прижимается к Нэнси, — затем вытаскивает из кармана два фото и отдает одно молодой женщине.

Это снимок, найденный в сумке парализованной.

— Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, — негромко начинает инспектор Мэнверс. — Девочка на фотографии — это ваша дочь, Эви?

Несколько секунд Тони вглядывается в снимок.

Она словно окаменела: лицо, поза, взгляд — всё как у статуи. В комнате воцаряется оглушающая тишина. Все собравшиеся задерживают дыхание. По улице едет машина; какой-то человек проходит мимо окна, оживленно говоря что-то в трубку. Солнце заходит за тучу, становится темнее.

И тут начинается это.

У Тони трясутся руки; где-то в глубине тела рождается низкий, звериный рык, клокочет в горле, рвется изо рта. В нем столько боли, что Нэнси хочется вскочить и, заткнув уши, бежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Но она не убегает, а поворачивается к бедняжке и пытается обнять. Та стряхивает протянутую к ней руку.

— Где она? — воет женщина, раскачиваясь взад и вперед. — Где моя детка, где?

Анита садится на подлокотник дивана, гладит дочь по волосам и плачет.

— Они найдут ее, родная моя. Правда, инспектор Мэнверс? — Ее глаза полны тоски и надежды. — Скажите нам, что вы найдете Эви.

Инспектор открывает рот, но тут же вновь плотно сжимает губы, а его лицо чуть заметно бледнеет. Он подходит к Тони и опускается перед ней на корточки.

— Скажите, вы узнали эту девочку? Это действительно Эви, ваша дочь?

Она закрывает глаза и кивает так, что все ее тело наклоняется вперед.

Полицейский берет ее за руку.

— Я не имею права давать поспешные обещания, особенно сейчас. Но клянусь, что сделаю все, абсолютно все от меня зависящее, чтобы найти вашу дочь. Вы мне верите?

Тони открывает мокрые, красные от слез глаза, смотрит на него, щурится, подается вперед, снова смотрит, как будто видит его издалека.

— Я верю вам, — шепчет она. — Правда, верю.

Мэнверс встает и смотрит на второе фото. Нэнси видит, как он набирает воздуха в грудь, точно готовясь к повторению бурной реакции.

— А вот фотография той самой пациентки. Кислородную маску сняли всего на несколько секунд, так что снимок слегка расплывчатый.

— То есть ей помогают дышать, а она, может быть, украла ребенка? — ожесточенно спрашивает Анита.

— Пока у нас нет ничего, кроме подозрений. Миссис Коттер, вы узнаете эту женщину?

Тони дрожащими руками берет второй снимок, всматривается в него. Вдруг ее глаза расширяются, лицо стремительно бледнеет. Она вскакивает и смотрит на дверь. Фотография выскальзывает из ее пальцев и падает на пол, а за ней и сама миссис Коттер — бесчувственная, словно тряпичная кукла.

Медсестра тут же опускается рядом, бережно кладя ладонь ей на щеку.

— Обморок. Через минуту очнется.

Тони действительно быстро приходит в себя и видит Нэнси.

— Так это она, — хрипло шепчет несчастная; слова будто пузырятся на ее сухих, запекшихся губах. — Все это время — она… Что она сделала с моим ребенком?

Наши дни

Королевский медицинский центр, Ноттингем

Я жду.

Часы всё тикают, а я всё жду, слушаю и жду…

Но все равно оказываюсь не готова, когда дверь наконец распахивается.

В палату входят люди, много людей. Я слышу их шаги, чувствую запахи.

У них теплые, слегка вспотевшие тела, они мучаются вопросами: кто я такая? Почему сделала то, что сделала?

Кто-то сопит, шмыгает носом; кто-то — судя по голосу, мужчина — шепчет ободряющие слова, и две пары ног, слегка шаркая, приближаются к моей кровати. Снова шепот — слишком тихо, слов не разобрать — а потом все стихает, и надо мной повисает лицо Тони Коттер.

Я бы не узнала ее, если б не ждала. Но это точно она, несмотря на то, что подурнела — дальше некуда. От женщины, которую я помню, осталась лишь оболочка, сухая, словно из нее выпили жизнь.

И это сделала я. Я сама, в тот день, когда отняла у нее Эви.

Мы смотрим в глаза друг другу.

Она не знает, вижу ли я ее, зато я точно знаю, что она видит меня.

— Я доверяла тебе… — Ее слеза падает на мою щеку.

Снова мужской голос.

— Вы узнаёте эту женщину, миссис Коттер?

Секунду-другую она молчит, слезы продолжают капать.

— Ее зовут Джо Дикон. Я с ней работала. Я считала ее своей подругой.

Она закрывает глаза, слезы ручьем текут мне на лицо — и я моргаю.

Потом еще раз.

Но она ничего не видела.

Снова никто не видел, как я моргнула.

Наши дни

Тони

Самое страшное в кошмаре — это то, что, пока спишь, ты живешь внутри страха, и не остается ничего, кроме как плыть по течению вместе с ним.

Но когда просыпаешься, а кошмар не проходит, то можно начать бороться с ним. И тогда возникает пусть малая, но надежда на то, что тебе удастся победить.

Два дня назад я узнала, что Эви украла Джо Дикон и что есть фото более взрослой Эви, — и это стало началом моего пробуждения.

Я чувствую, что могу что-то сделать.

И решаю начать со звонка медицинской сестре Нэнси Джонсон.

Наши дни

Медсестра

— Так что же у тебя за история, Джоанна Дикон? — Нэнси склоняется к самому лицу пациентки.

Нет никаких причин полагать, что Джо, как ее теперь называют, способна видеть и слышать. Но Нэнси убеждена — да, способна.

Потому что вчера, когда в палате собралась целая толпа народу, медсестра заметила, как Джо моргнула. Хотела сказать об этом всем, но не стала. Ну скажет она, и что? Кому от этого будет лучше? Уж точно не Тони Коттер, измученной до того, что от нее прежней осталась лишь тень.