Возмущенная Липочка не пожелала мириться со столь близкимприсутствием подлого изменника. Она демонстративно покинула мужа и полезла подкровать к Роману, где сразу же и забылась сном.

Ночь сделала свое дело и ушла.

Утром первым проснулся Желтухин.

Проснулся в знакомой сырости, приятно говорящей о знойнойночи. Иван Семенович “помацал” себя, умилился и повернул голову вправо внадежде увидеть подгулявшую, но все еще любимую жену. Однако обнаружил он лишьее примятую подушку. Озадаченный Желтухин повернул голову влево и…

И увидел спящую Глафиру. Легко представить тот отчаянныйкрик, которым разбудил он любовницу.

Липочка и Роман, сраженные пьянкой и коварными пилюлями,даже не шелохнулись. Обнявшись, как голубки, — Липочка с Ваней прощалась восне, а Роман со своей Загогулиной — они лежали под кроватью и мирно спали.

А вот Желтухину мгновенно стало не до сна. Он по-своемупонял отсутствие жены и начал проклинать бессовестную Глафиру, которую передэтим едва не парализовал своим воплем отчаяния.

— Это все ты! Все из-за тебя! — бубнил он, выпихивая изпостели ту, которую еще недавно страстно ласкал и все прочее…

— Что — я? — сопротивлялась Глафира, с непередаваемымразочарованием глядя на пустую Липочкину постель.

А ведь ей тайно хотелось невзначай свои карты утром открытьи наконец-то отомстить за беспочвенное счастье подруге. За все отомстить: и заРомана, и за Ваню, и за наплевательское отношение к фигуре, и за тортики, и задутое благополучие и особенно за хронически-счастливый вид. А тут пустаяподушка. Беда да и только.

— Отстань от меня! — вызверилась Глафира и, исхитрившись,лягнула Желтухина так, что у бедняги на лоб полезли глаза и отказало дыхание.

Воспользовавшись беспомощностью любовника, затейница Глафирамастерски взялась за свое женское дело: сюсюкая и приговаривая “мой тыхалосый”, она принялась стягивать с Желтухина семейные трусы. Кстати те самые,которые 23 февраля торжественно подарила ему Липочка.

— Совсем обнаглела! — гаркнул мигом пришедший в себяЖелтухин. — Как ты попала в мою кровать?

— Ты меня пригласил, — не моргнув глазом, солгала Глафира.

— Зачем?

— Хотел устроить групповичок.

— А Липочка где была? — ужасаясь, выдохнул Желтухин ипокраснел что тот разваренный хохляцкий буряк. И, как тому буряку, ему сталосовсем плохо.

Не лишенная благородства Глафира пожалела любовника.

— Липки не было дома, — сообщила она.

— Где же она была?

— Ты отправил ее за бутылкой.

— Не может быть! А потом?

Глафире врать надоело, и она призналась:

— А потом я не помню.

Сообразив, что любовник не в настроении и ей здесь несветит, она чертыхнулась, перемахнула через перегородку на свой балкон и былатакова. А Желтухин зашелся от мыслей. От страшных мыслей.

“Липочка пришла из магазина, — достраивая фантастическуюконструкцию Глафиры, размышлял он, — а тут мы. В ее постели! Черт-те чемзанимаемся!!! Она обиделась и ушла…”

— А-аа! А записку на кухне оставила! — закричал осененныйЖелтухин да с этим криком из постели и выметнулся.

Помчался в кухню проверять верность своей догадки. Неотыскав там записки, он понял: дело швах. Липочка в крайнем негодовании.Застала их в собственной постели с Глашей и решилась на чрезвычайные меры.

“Бросит! Бросит меня! — обмер Желтухин. — Допрыгался, глупыйкозел! Докобелировался, пока не полезло наружу!”

И как-то, сама собой, нарисовалась мрачная перспектива:пустой холодильник, пыль на полу, паутина в углах, белье нестиранное, посуданемытая, пустая прихожая…

Как только он понял, что практически остался без любимойжены, сразу одолела зависть к любовницам — эти-то стервы остались при своихдураках-муженьках. Где она, справедливость?

“Что же делать? — запаниковал Желтухин и сразу нашел мужскоерешение: — Надо пожить у Ниночки! Да-да, надо у Ниночки с недельку пожить, покаЛипочка не успокоится. Со временем все забудется, а тут я с цветами-подаркамивозвернусь, упаду на колени и во всем покаюсь. Бррр!!! Нет, не во всем! Что я,дурак? Покаюсь только в Глафире. Зато крепко покаюсь, жена меня и простит. Онадобрая”.

И Желтухин, пока не вернулась супруга, поспешил ретироватьсяк Загогулиной.

А Роман и Липочка, проснувшись в объятиях друг друга, пришлив недоумение. Особенно удивилась Липочка, чем тут же и поделилась с Романом.

— Почему я лежу под кроватью? — спросила она, шарахаясь отнего, как черт от ладана.

Роман мгновенно смекнул, что этой ночью пылко (сказалсяневольный пост) отдавал свой супружеский долг коварной Загогулиной, которойздесь нет и быть не могло. Руки его еще помнили статное тело Глафиры, но головаговорила о том, что роль Загогулиной исполняла толстушка-Липочка. Все событияночи, прошедшие мимо сознания, капризная память вдруг начала возвращать. Несильно, слегка, но этого вполне хватило, чтобы смущенный Роман постигнул смыслсвоей ошибки.

“Я лег с ней в одну постель! — прозревая, ужаснулся он. — Сней и с Желтухиным! Вот что наделала проклятая водка! Лег, а потом что? Потомвернулся на свое место. И… Олимпиада пришла ко мне под кровать… И мы с ней…”

— Вы совсем ничего не помните? — шалея, спросил Роман.

— Ничего абсолютно, — заверила Липочка.

— Ну так и не надо вам знать, — прошептал он и сделалправильный вывод: — Так жить нельзя!

— Как? — поинтересовалась Липочка, выкарабкиваясь из-подкровати. — А где же Ваня? — ахнула она, увидев разобранную, но пустую постельсупруга с вопиюще-подозрительными пятнами… Слишком свежими!

Слишком свежими, чтобы Липочка не насторожилась.

— Или он не приходил? — растерянно промямлила она и, вдругозаренная дурной мыслью, закричала: — Господи! Неужели это мы здесь с вами…

Роман мгновенно покинул свое подкроватье и возразил:

— Нет не мы. Я ничего не видел и ничего не знаю. Скажутолько одно: Ваня ваш эту ночь провел дома.

— И видел меня пьяную?

— Несомненно.

— А вас?

— Меня он не видел, — заверил Роман и, не припомнив какимобразом очутился в супружеской постели, повторил свой вывод: — Так жить нельзя.Мне пора уходить отсюда.