Внимательно наблюдая за Евгенией, она подталкивает листок бумаги к центру стола, чтобы они могли его разглядеть. После того, как вчера вечером Леопольд вручил ей все документы, она сама подчеркнула соответствующие разделы. Все было хуже, чем предполагала Софрония. Когда умер король Карлайл, военная казна Темарина насчитывала более пяти миллиардов астр. Сейчас – меньше пятидесяти миллионов. Этого едва ли достаточно, чтобы платить за продовольственные пайки для своих войск в течение двух месяцев. И точно недостаточно, чтобы вооружить их или построить оборонительные сооружения. И если Селлария нападет с моря, как они сделали это во время Целестийской войны, Темарин не сможет позволить себе использовать флот, на сборку которого отец Леопольда потратил столько времени и денег. На данный момент они беззащитны.

И вот она – вспышка страха на лице Евгении. Не страх перед ситуацией или тем, к чему она может привести. Страх человека, которого поймали. Это еще не совсем вина, но что-то близкое. Она быстро сглаживает это улыбкой.

– Уверена, что это недоразумение, – говорит она, поднимая листок бумаги, чтобы рассмотреть его поближе. – Я поговорю с нашими бухгалтерами по этому поводу, но уверена, что пропаже средств есть вполне разумное объяснение. В конце концов, Темарин не нуждался в своей военной казне уже два десятилетия, и, как ты сказала, мы находимся в разгаре финансового кризиса. Возможно, было решено, что деньги пригодятся в другом месте.

– Кем именно? – спрашивает Леопольд. Софрония понимает, что никогда раньше не слышала, чтобы он злился, даже вчера вечером, когда она объяснила, что именно означают эти документы. Но сейчас он зол. Его голос тих и ровен, но глаза горят. – Потому что, судя по документам, эти изъятия были сделаны после смерти моего отца, но я их определенно не подписывал.

Наступает тревожная тишина, которая нарушается только тогда, когда королева Евгения наклоняется через стол, чтобы взять сына за руку.

– О, Лео, – говорит она с мягкой улыбкой. – Твой отец был бы так горд, что ты взял все под свой контроль, но, дорогой, ты должен помнить, что он доверял лорду Ковье, лорду Вернингу и мне и хотел, чтобы мы помогли тебе править. Иногда нам приходилось принимать небольшие решения в твое отсутствие, это наш долг перед тобой и перед Темарином. Это было последним желанием твоего отца.

Софрония улавливает момент, когда Леопольд начинает смягчаться и сомневаться в числах, которые он видел собственными глазами. Она готовится тому, что он сменит сторону, но вместо этого он качает головой.

– Последним желанием моего отца было, чтобы я стал королем. Не думаю, что до сих пор у меня это хорошо получалось, но все изменится. И я намерен начать с выяснения, что именно случилось с военной казной, и немедленно ее пополнить.

Он выдергивает руку из руки матери и откидывается на кресло.

– Если хотите, мы можем просмотреть счета постатейно, но в следующем месяце я вдвое снижу общенациональные налоги Темарина, а также городской налог Кавелле.

Трое членов совета фыркают.

– Ваше Величество, это слишком много, – говорит лорд Ковье. – Возможно, постепенно мы сможем к этому прийти, но один процент был бы более…

– В половину, – повторяет Леопольд. – Мы с Софронией проверили наши счета, и нам придется пойти на некоторые жертвы, но я уверяю вас, что это выполнимо и необходимо, учитывая ущерб, который наши неосторожные траты нанесли нашим подданным за последний год. Кроме того, я хотел бы сообщить, что региональные налоги ни одного дворянина не могут превышать десяти процентов дохода простолюдина.

Это план, который он и Софрония разработали вместе после просмотра счетов. Это достаточно небольшая сумма, чтобы люди могли возместить свои убытки за прошлые месяцы, позволяя им также жить и откладывать на будущее, но достаточно большое, чтобы покрыть расходы первой необходимости и начать восстановление военной казны на случай, если эти средства не удастся вернуть. То, с каким пронзительным взглядом Леопольд рассказывал план, и то, что он не выказал никакой слабости, способно слегка вскружить Софронии голову.

– Это слишком, Ваше Величество, – твердит лорд Вернинг, качая головой. – Ваш двор будет опустошен потерей дохода.

– Это одно из преимуществ благородного происхождения, – добавляет лорд Ковье. – Вы понимаете это, Ваше Величество. Какой смысл быть королем, если ты не можешь жить в роскоши?

Леопольд хмурится:

– Мой отец мог умереть до того, как научил меня многому относительно того, как быть королем. Но он позаботился о том, чтобы я знал, что это долг, а не подарок. Это долг перед людьми Темарина, и его нельзя игнорировать.

– Евгения, – говорит лорд Ковье. – Вы же можете объяснить им, почему это ужасная идея?

Королева Евгения открывает рот, но, поймав взгляд Софронии, быстро закрывает его. Хотя Софрония и не произносит ни слова угрозы, королева Евгения все равно все понимает, и на мгновение кажется, что ей ничего не хочется сильнее, чем броситься через стол и задушить Софронию голыми руками. Вместо этого она заставляет себя улыбнуться и поворачивается к сыну.

– Это блестящий план, и я уверена, что Темарин будет тебе за него очень благода-рен, дорогой.

Той ночью, когда Софрония возвращается к себе, то, пока Виоли помогает ей снять платье, надеть ночную рубашку и заплетает ей волосы, она рассказывает ей о встрече. Она пропускает некоторые моменты, которые Виоли не нужно знать: например, как шантажировала королеву Евгению, чтобы она с ней согласилась, или что ее подозрения о сговоре Евгении с братом почти подтвердились, – но она не видит вреда в том, чтобы рассказать Виоли об остальном. Если бы девушка не добыла для нее ту первую стопку счетов, она, возможно, никогда бы не узнала, насколько плохи у Темарина дела.

– Ты должна была видеть Леопольда, – говорит ей Софрония. – Он был великолепен. Я его едва узнала.

– Похоже, вы и сами были великолепны, Софи, – говорит Виоли, закрепляя косу Софронии лоскутком желтой ленты.

Софрония краснеет, но она знает, что Виоли права – она была великолепна. Она выстояла против трех самых влиятельных людей в Темарине, заставила их взять ответственность за свои действия, настаивала на том решении, которое они ненавидели, и даже шантажировала королеву, чтобы она с ней согласилась. Она не могла не вспомнить все те случаи, когда пасовала перед своей матерью при малейшем намеке на конфликт. Она никогда не могла постоять за себя.

Но она понимает, что сейчас дело не в том, чтобы постоять за себя. Речь идет о защите других, о людях Темарина, у которых нет возможности сделать это самостоятельно. Она сделала это и гордится собой.

– Держу пари, императрица не обрадовалась, – рассуждает Виоли, отвлекая Софронию от мыслей. Она хмурится, ловя взгляд Виоли в большом позолоченном зеркале.

– Императрица? – медленно спрашивает она. – При чем тут моя мать?

Виоли дважды моргает и качает головой.

– Извини, я имела в виду королеву Евгению. Полагаю, это старая привычка, – смеется она. – Императрицы, королевы, иногда это немного сбивает с толку. Почему вообще есть разные названия для одного и того же?