– Дай мне взглянуть на твою голову, – просит Беатрис, вставая посреди коридора и останавливая Николо рядом.

– Поверь, он не в первый раз в меня что-то кидает, – отвечает Николо, пытаясь смеяться, но смех звучит фальшиво.

– Его настроение все ухудшается, – Жизелла смотрит через плечо Беатрис на рану на виске Николо. Порез неглубокий, и на него достаточно просто наложить повязку. В Бессемии при таких травмах даже не прибегают к помощи звездной пыли.

– Я уверена, что мы сможем найти в моих покоях бинты, – говорит ему Беатрис, отрывая одну из нескольких оборок на рукаве своего платья. Она прижимает ее к ране, а затем поднимает его руку, чтобы он удерживал ткань на месте. – Если ты не хочешь испачкать свою рубашку и испортить ее, держи это, пока мы не придем.

– Вместо нее ты решила испортить свое платье? – спрашивает он, хотя и делает так, как она говорит.

Беатрис фыркает.

– Прошу тебя. Когда мои горничные будут удалять пятно, они могут заодно починить рукав, – уверяет она. – Вы все время говорите, что ему становится хуже. Что вы имеете в виду?

Николо и Жизелла еще раз обмениваются взглядами, снова разговаривают без слов, хотя на этот раз Беатрис может достаточно точно представить суть разговора.

– Если вы думаете, что я кому-то расскажу… – начинает она.

– Дело не в этом, – говорит Жизелла, качая головой. – Но это сложный вопрос. Король всегда был… темпераментным.

Беатрис кивает – это она знала. Когда она еще жила в Бессемии, сообщения о непостоянном настроении короля Чезаре были обычным явлением, и она была к этому готова. Но все хуже, чем она думала. Кажется, что для короля Чезаре нет никаких запретов, и это неудивительно, учитывая, что с ним рядом всегда находится его кубок с вином. Когда Беатрис говорит это Николо и Джиджи, они еще раз переглядываются.

– Дело в том, что мы с другими виночерпиями стали разбавлять его вино, – признается Николо. – Мы начали понемногу, чтобы он не заметил, но сейчас его вино примерно наполовину состоит из виноградного сока.

– Когда вы начали разбавлять вино? – спрашивает Беатрис, хмурясь.

Николо пожимает плечами.

– Должно быть, около шести месяцев назад. Кажется, как раз к тому времени его поведение стало совсем непостоянным.

Получается, это было весной. Беатрис вспоминает сообщения, полученные ее матерью от селларианских шпионов: обычные скандалы, романы с юными девушками, одну-две вспышки гнева. Она вспоминает историю, как король Чезаре объявил, что в комнате слишком жарко, и снял рубашку прямо во время банкета по случаю дня рождения. Для кого-то другого это, возможно, было бы дурным знаком, но для короля Чезаре в этом нет ничего необычного.

Но, возможно, о некоторых действиях короля не сообщалось, говорит себе Беатрис, прежде чем ей в голову приходит еще одна мысль. Возможно, что ее мать делилась с ней не всеми отчетами. Это нелепая мысль, у Беатрис может быть много личных сомнений в отношении своей матери, но ни одной из них не пошло бы на пользу, скрывай императрица от дочери какую-то информацию. И все же ее мать не рассказала ей о дочери лорда Савеля, хотя эта информация могла бы ей помочь. Возможно, ее мать не знала, хотя это сомнительно. Императрица ведет свою игру, Беатрис знает это лучше своих сестер, и для этого должна быть причина.

Они останавливаются перед дверью в ее покои.

– Заходи, я осмотрю твою рану.

Николо кивает, а затем смотрит на пустой кубок, который он несет. Жизелла прослеживает его взгляд.

– Я пойду на кухню и наполню его, – она забирает у него кубок. – Мы же не хотим, чтобы король подумал, что ты бездельничаешь.

Беатрис ведет Николо в свою небольшую гостиную, где находит горничную, чистящую камин. Когда они заходят, горничная встает и делает реверанс.

– Даниэлла, – обращается к ней Беатрис. – Лорд Николо споткнулся на лестнице и ударился головой. Можешь позвать лекаря?

Взгляд Даниэллы мечется к Николо, к порезу, который он прикрывает клочком кружева.

– Конечно, Ваше Высочество, – говорит она, делая еще один быстрый реверанс, и спешит к двери.

Николо пристально смотрит на Беатрис.

– Мне не нужен лекарь, – ворчит он. – И, если я скоро не вернусь с новой порцией вина, король оторвет мне голову.

Беатрис не до конца уверена, что это преувеличение.

– Я знаю, – она закатывает глаза. – Но как еще я могла объяснить, что привела юношу к себе в комнату, когда моего мужа нет дома? Срочная помощь может быть единственным объяснением, – поясняет она.

Николо прочищает горло и отводит от нее взгляд.

– Это разумно, но я не могу оставаться и ждать лекаря.

– Знаю, – повторяет она, указывая на стул с высокой спинкой рядом с огнем. – Сядь, я сейчас вернусь.

Он идет к стулу, и она ускользает из гостиной в спальню, через мгновение возвращаясь с чистой полоской льняной ткани, оторванной от одной из ночных рубашек Паскаля, тазом с водой и чистой мочалкой. Приближаясь, она чувствует на себе настороженный и любопытный взгляд Николо.

– Ты знаешь, что делаешь? – спрашивает он ее. Она смотрит ему в глаза, и он поднимает руки, изображая капитуляцию. – Я лишь хотел сказать, что не ожидал, что принцесса знает, как лечить раны. Кроме того, разве у вас в Бессемии не валяются повсюду флаконы со звездной пылью, готовые залечить каждую занозу и царапину?

Беатрис фыркает, окунает мочалку в воду и подносит ее к ране на виске Николо.

– Я никогда не использовала звездную пыль, помнишь?

– Ах да, потому что ты была в ужасе от кощунственных обычаев Бессемии, – говорит он, и в его голосе слышатся нотки веселья.

– Кроме того, – перебивает она, – я знаю, как промыть рану, потому что моя сестра Софрония часто бывает неуклюжей, а наша мать читала ужасные нотации каждый раз, когда с ней что-нибудь случалось. Так что мне приходилось об этом заботиться.

Это правда лишь отчасти – раны Софрония обычно получала во время тренировок. С кинжалом в руках она была безнадежна и могла поцарапаться несколько раз за тренировку. Но гнев императрицы не выдумка, хотя часто он не ограничивался лекциями. Однажды, когда Софрония уронила кинжал в середине боя, императрица на полчаса выгнала ее босиком на снег.

– Софрония – это та, которая в Темарине? – спрашивает Николо.

Беатрис кивает.

– Забавная штука вышла с нами тремя. Я одинаково люблю своих сестер, но думаю, что Софрония мне нравится больше. Дафна так похожа на нашу мать, как в хорошем, так и в плохом смысле. Но Софрония мягче. Я всегда была ей нужна.

Встречая ее взгляд, он медленно кивает.

– Я думаю, всегда легче любить тех, кто в нас нуждается, чем тех, кто нужен нам. Необходимость делает человека сильным, а нужда делает уязвимым.