решился и уступил их натиску. А что бы было, если б он одержал победу, трудно, конечно, сказать, но мне кажется, что с этого момента Россия начала медленно катиться под гору, сдерживаемая еще кое-как до 1915 года, когда она, ничему уже не сдерживаемая, а подхлестываемая подонками общества и управляемая ничтожествами, полетела в бездну».

Премьеру как воздух нужна была собственная мощная национальная партия. Однако ее создание вышло больше декоративным, чем реальным. В 1909 году дошло до того, что значительная часть октябристов, разочаровавшись в своем лидере, пришла к Столыпину, чтобы договориться с ним об «организации центра из правых октябристов и умеренно правых». То есть премьеру был предложен проект новой партии, на которую тот смог бы опереться.

После Учредительного съезда новой партии «Всероссийский национальный союз» (ВНС), в ее состав вошли представители Русской партии народного центра, Партии правового порядка, Партии умеренно правых, Тульского союза «За царя и порядок», Бессарабской партии центра, Киевского клуба русских националистов и др. Всего – 151 думец, правое большинство в парламенте. Лидерами «правительственной» партии стали публицисты Михаил Меньшиков, будущий министр путей сообщения в правительстве Столыпина Сергей Рухлов и отставной поручик лейб-гвардии Гусарского полка Петр Балашов. Идеология была проста и понятна – «православие, самодержавие, народность». Своими целями ВНС провозглашал «единство и нераздельность Российской империи, ограждение во всех ее частях господства русской народности, укрепление сознания русского народного единства и упрочение русской государственности на началах самодержавной власти Царя в единении с законодательным народным представительством».

От октябристов лидеров ВНС отличала, прежде всего, большая жесткость по национальному и религиозному вопросам. Это в первую очередь объяснялось тем, что большая часть лидеров союза происходила из юго-западных и западных губерний, где интересы русской элиты сталкивались с интересами польских помещиков, еврейских торговцев и ростовщиков, а также украинской националистически настроенной интеллигенции.

По отношению к инородцам ВНС предлагал ограничение их политических прав на общегосударственном уровне; ограничение их прав на участие в местной жизни; ограничение при поступлении на государственную службу, при занятии бизнесом и свободными профессиями; ограничение притока инородцев из-за рубежа.

Вместе с тем декларировалось, что «при лояльном отношении инородцев к России русский народ не может не пойти навстречу их стремлениям и желаниям».

При этом ВНС показательно отстранялись от махровой погромщины, подчеркивая свою консервативность и желание сохранить те либеральные ценности, которые были введены в империи в 1905–1906 годах. «В основе всякой здоровой государственной жизни лежат два начала: начало порядка и начало прогресса. Оба они одинаково необходимы для государственной и общественной жизни». Русские националисты ставили во главу угла такие чисто славянофильские качества русской души, как «идеализм воззрений», «грусть и задушевность», «вера», «гостеприимство и терпимость», «благодушие, всепрощение, милосердие, сострадание и самопожертвование», «всечеловечность». По их мнению, «все русские религиозны, все искренно исповедуют православную веру», которая, в свою очередь, неотделима от русского национального характера: «Православию и русской нации свойственны: мягкость, доброта, сочувствие, сострадание, любовь, милосердие, самопожертвование и всепрощение». Идеология явно хромала, но на тот момент это было единственное, на что реально мог опереться премьер со своими реформами.

Таким образом, при содействии Столыпина рядом с ненадежным для правительства октябристским центром стал действовать консолидированный патриотический центр партии русских националистов – прообраз будущей правящей партии.

Сами члены ВНС боготворили премьера как отца-основателя. «Петр Аркадьевич, – говорил профессор Императорского университета Святого Владимира Павел Ардашев, – был дорог не только как выдающийся государственный деятель, но и как близкий человек. Близок он нам был как человек, который верил тою же верою, любил тою же любовью и надеялся тою же надеждою, которыми и мы верим, любим и надеемся, кого сердце билось в унисон с нашими сердцами. Мы радовались его радостями и рукоплескали его успехам; его горе было нашим горем, и каждая его неудача или причиненная ему неприятность заставляли болезненно сжиматься и тревожно биться наши сердца».

Василий Шульгин говорил: «У Столыпина была двуединая система: в одной руке – пулемет, в другой – плуг. Залпами он отпугивал осмелевших коршунов, но мерами органического характера он стремился настолько усилить русское национальное тело, чтобы оно своей слабостью не вводило во искушение шакалов».

Однако среди октябристов и черносотенцев союзников премьеру к тому времени искать уже было поздно и бесполезно.

Больная тема

Для многих российских реформаторов «еврейский вопрос» становился настоящим камнем преткновения. Традиционно позиция самодержавия по отношению к евреям была негативной. Многочисленный и неоднозначный народ достался Российской империи после раздела Речи Посполитой в конце XVIII века, и что с ним делать, власти не знали. С одной стороны, евреи всегда вызывали отрицательное отношение у православной церкви, с другой – трудолюбивые и оборотистые верноподданные исправно платили налоги и никогда не создавали политических и национальных проблем центральным властям.

Учрежденная указом Екатерины Великой «черта оседлости» для российских евреев, ограничивавшая их проживание лишь (за исключением сельской местности) частью Прибалтики, Украины, а также Белоруссией и Бессарабией, загнала их в это громадное гетто. Запрет, однако, не распространялся на купцов первой гильдии, лиц с высшим образованием, средний медицинский персонал, ремесленников особой квалификации в необходимых отраслях, отставных нижних чинов, поступивших на службу по рекрутскому набору. Одновременно для «избранного народа» были введены ограничения и по занятию профессиями: нельзя было заниматься сельским хозяйством, затруднялось обучение в гимназиях и вузах. Особенно масла в огонь подлили прокатившиеся по империи кровавые еврейские погромы.

Понятное дело, что к концу XIX века все это отозвалось крайней радикализацией перенаселенной «черты», обиженная молодежь которой валом валила в революционные организации. Еврейская молодежь составляла 70–80 % террористов Боевой эсеровской организации. МВД и охранное отделение понимали, что «ветер дует» из Царского Села, где вовсю старались отъявленные антисемиты вроде Плеве и Сипягина, почему-то считавшие, что революционизацией страны они обязаны не бардаку в ее руководстве, а именно «христопродавцам». Как правило, ссылки были на большой процент участия евреев в террористических и социалистических организациях. В противовес им были созданы черносотенские организации, проводившие патриотические демонстрации, которые зачастую заканчивались погромами и грабежами еврейских лавок и магазинов.

Следует заметить, что Плеве и иже с ним не только занимались провокациями, но и предполагали как-то изменить положение евреев в империи. Обращался с призывом к сотрудничеству даже к лидерам заокеанской диаспоры (банкир Яков Шифф), но без всякого результата – погромы ему не простили.

Было образовано Особое совещание для разработки вопросов по пересмотру «Временных правил о евреях от 3 мая 1882 года». Виленский губернатор граф Константин Пален даже предлагал отменить все ограничительные законы для евреев, проживающих в черте оседлости, сохранив саму черту. При