– Вот, Федор Матвеевич, букаке, вечеринки… интимные публичные развлечения без сексуального контакта, популярны в Японии и в Юго-Восточной Азии, а также в Сети в виртуале. Тут написано, – Катя прочла, – в общем, когда собирается много мужчин, хорошо одетых, и одна юная обнаженная девушка, которая удовлетворяет себя у них на глазах, а они от этого возбуждаются и… кончают.

Полковник Гущин поперхнулся кофе и побагровел.

– И про это школьница читала в компьютере на уроке географии? – спросил он.

– Федор Матвеевич, современные подростки – они… их надо принимать такими, какие они есть. Когда начинают взрослеть, интересуются всеми делами, связанными с сексом. С годами же интерес затухает.

– Не иронизируй надо мной. – Гущин отпихнул от себя кофе. – Конечно, за такое Грачковская ее выставила из класса…

– Если Грачковская считала Аглаю испорченной, то… вот и мотив для убийства. Знаете что, Федор Матвеевич, позвоните сейчас Вавилову.

– Зачем?

– Он изымал компьютер Аглаи тогда, потом компьютер вернули уже ее тетке после самоубийства матери. Спросите Вавилова – что проверка показала и насчет этих оргий, насчет букаке. Остались ли в компьютере Аглаи какие-то следы ее интереса к таким вещам?

Полковник Гущин достал мобильный. Позвонил. Катя придвинулась – она могла слышать, что отвечает Вавилов.

Гущин весьма кратко, все гуще заливаясь краской, начал втолковывать ему про «букаке».

– Не было там ничего такого в ее компьютере, – сказал Вавилов, подумав. – Я сам просмотрел ее компьютер, но я не бог весть какой специалист, поэтому пригласил еще сотрудников отдела «К». Мы экспертизу не стали проводить, просто проверку – обычный домашний компьютер – ноутбук. Девочка пользовалась им вместе с матерью.

– С матерью?

– Да, та ведь дизайном на жизнь зарабатывала. Там разные проекты были, насколько я помню, переписка с художниками и заказчиками. Аглая же пользовалась какой-то математической программой, довольно сложной, уже для студентов. Сотрудники просмотрели ее профайл «ВКонтакте» – обычная ребячья болтовня. Ничего для нас в оперативном плане полезного и интересного.

– Ладно, я понял, спасибо, Игорь, – сказал Гущин. – Сам-то ты как?

– Держусь. Я собирался вам звонить, Федор Матвеевич. Хочу пригласить вас и коллег на девять дней по жене. Ресторан «Кисель» – это в Доме на набережной, мы там заказали с тестем зал. Будут друзья семьи, друзья тестя и тещи, ну и мои тоже – друзья и коллеги. Завтра в половине седьмого.

– Конечно, Игорь, мы приедем. И от управления тоже, – заверил Гущин и обратился к Кате, дав отбой: – Слышала?

– Все понятно, домашний ноутбук – если Аглая делила его с матерью, ясно, отчего про секс она пыталась узнать из Интернета на стороне, используя другой компьютер.

– Про извращения и непотребства. – Гущин снова придвинул к себе чашку с остывшим кофе. – Завтра все эти поминальные мероприятия… Я, наверное, к половине седьмого не успею в этот «Кисель», дел полно вечером, подъеду позже, а ты представишь меня там вместе с кем-нибудь из нашей опергруппы.

В этот день Павел Мазуров вернулся домой с работы рано. И, даже не поев, начал в доме генеральную уборку.

Он вытащил старый пылесос из кладовой, достал ведро и швабру. Он трудился до самого вечера – большой дом, что когда-то он строил для себя и для своей несбывшейся семьи, зарос грязью.

Павел закрыл неотделанные комнаты наверху и сосредоточился лишь на тех, где они с матерью жили. Пылесос гудел, в доме пахло пылью и мокрыми тряпками.

Мать Мазурова Алла Викторовна молча наблюдала за сыном. Она встала с кресла, оторвавшись от своего вечного пасьянса, и приковыляла на кухню, когда Павел начал убираться и там.

– Отдохни, – попросила она сына.

– Я должен доделать. Ты тут будешь в чистоте, пока…

Он не договорил, сгружая посуду в мойку. Посудомоечная машина давно сломалась, и они ею не пользовались. Павел включил титан для горячей воды.

Мать села за кухонный стол. В этот раз она не говорила ничего – не брюзжала, не предупреждала его об опасности, не отговаривала. Она просто терпеливо ждала, когда он закончит и они откроют холодильник и разогреют что-то на ужин.

Павел мыл посуду и вспоминал прошлое. Те самые вещи, что пытался забыть, потому что они причиняли почти физическую боль.

Вот они с Мимозой… с Мариной… нет, он все же звал ее Мимоза, как и Аркаша Витошкин… вот они идут через лобби отеля «Сказка». И он, Павел Мазуров, думает, что у этой женщины, наверное, светится кожа в темноте…

Вот Мимоза поворачивается к нему, и в ее серых глазах такое выражение – ай-яй-яй, большой мальчик, а я знаю, о чем ты мечтаешь…

Вот они с Витошкиным вдвоем в баре – и это не в отеле «Сказка», это примерно за неделю до корпоратива. Бар на крыше небоскреба Сити, откуда видно всю Москву. Они обсуждают грядущее собрание акционеров и шансы Павла Мазурова занять должность… какую же должность… ох, об этом лучше не думать, потому что челюсти сводит судорогой… И Аркаша Витошкин вкрадчиво втолковывает, что именно у него, у Павла, все шансы… Да, все шансы тогда…

Теперь ни одного.

А вот они с Мимозой уже в «Сказке», в аквапарке, в теплой воде бассейна, бурлящей от множества распаренных в сауне возбужденных тел. Павел обнимает в воде Мимозу, и она целует его. Ее рука под водой нежно ласкает его член, и он готов на все ради этой обольстительной женщины… Он так хочет ее… И ведь она сдается ему, да… Это он помнит четко – Мимоза отдается ему и вскрикивает, когда он входит глубоко.

И это не в бассейне происходит, нет, и не в ту ночь, закончившуюся кошмаром и кровью, а раньше…

А потом Павел Мазуров вспоминает комнату, похожую на тюремную, и голые крашеные стены, и свет лампы, потому что допрос – а это допрос – затянулся. И лицо этого опера Вавилова – такое приземленное, деловое, скучное выражение на нем, когда он говорит: я устал от вашей лжи. Вас с поличным свидетели поймали. А вы все бубните свое – я невиновен. В гробу я видел вашу невиновность. Если бы вы признались, нам бы было проще обоим. Мы сэкономили бы уйму времени. Слышите меня – в гробу я видел вашу невиновность. Это дело фактически кончено. Мне в общем-то все равно, что с вами станет – вы можете и дальше продолжать так глупо и упрямо лгать.

Мне в общем-то все равно, что с вами станет…

Этот Вавилов тогда и за человека его не считал.

– Сядь, отдохни, – снова как-то жалобно, совсем непривычным тоном попросила его мать Алла Викторовна.

Павел поставил последнюю вымытую тарелку на сушилку и обернулся, оглядел преобразившуюся после уборки кухню.

– Ну вот, – сказал он, – так уже лучше. Так для тебя здесь будет комфортнее, мама.