Ярилов вздрогнул. Поморщился:

– Бросай свою дурную привычку, Барсук. Появляешься всегда неожиданно, словно домовой какой. Как-нибудь с испугу шарахну тебе мечом по башке – не обижайся потом. Что ты караульному наплёл, что он тебя в мою горницу пустил?

– Без башки обижаться трудно. Нечем, – оскалился в своей жуткой усмешке пришелец, – а караульный меня и не видел. Есть такая штука, называется «перенесение концентрации внимания и искажение восприятия». В местные времена называется «глаза отвести». А пришёл я вовремя, ещё час – и ищи тебя.

– А чего искать, я не прячусь. Где становище войска на юге – по-моему, каждый мальчишка в Булгаре знает.

– Нельзя мне на юг, – поморщился Барсук, – меня по всей степи ищейки Субэдэя разыскивают. А он к разговору со мной пока не готов. Велит кожу содрать, и все дела, а я в таких обстоятельствах вряд ли смогу составить с ним полноценный диалог. Без кожи, оно, знаешь, неловко как-то.

– Так ты с Субэдэем знаешься?

– Как и со многими иными деятелями данной исторической эпохи. Ты ещё не забыл, что я – Играющий со Временем? Но пока всё идёт по плану. Ты молодец. Многое сделал, чтобы я смог с темником монгольским плодотворно встретиться, и ещё сделаешь. А то он пока к разговору не готов, злой на меня слишком.

– Не понимаю, о чём ты.

– И не должен. Как Орхонский Меч? Не подвёл? Ловко ты Алтынбека и его отряд из окружения вывел, практически без потерь.

– А, так ты Меч забрать пришёл? А если не отдам?

– Если бы надо было – забрал бы. Ты всё равно всех нюансов инструкции по эксплуатации не знаешь. Например, как заряжать аккумулятор. Но пока пусть у тебя побудет. Чем больше ты урону Субэдэю нанесёшь, тем мне лучше.

– Правильно. Пока мы его здесь сдерживаем – он на Русь не бросится.

– Это всё тактика, – скривился Барсук, – а меня интересует стратегия. Не стычки на рубежах какого-то там Булгара, а ситуация в мировом масштабе. Но об этом рано с тобой говорить, как и с монгольским орхоном. Оба не созрели пока.

Дмитрий поморщился: упоминание его и темника в одном ряду не понравилось. Но сказал другое:

– Рано – значит, не будем. У меня свои дела. Невесёлые, если хуже не сказать.

– Знаю. И сочувствую, – тихо промолвил Барсук, – и уже ищу твоих сыновей.

– Они живы? – чуть не задохнулся князь.

– Скорее всего, да. Есть у нас технологии… Словом, я тебя тоже не просто так обнаружил. Вы, Яриловы, искажаете ткань пространства-времени. Так что найти можно, но это непросто.

Ярилов схватил Барсука за грудки, встряхнул:

– Слушай, мальчишек надо обязательно найти. Это единственное, что у меня осталось, что держит на плаву, не даёт свихнуться. Всё для тебя сделаю – только разыщи детей.

Барсук сказал:

– Не тряси меня, душу вытряхнешь. Попробуем. Удачи тебе, увидимся.

Пошёл к двери. Дмитрий крикнул в спину:

– Слышишь? Всё сделаю. Лишь бы сыновья были живы.

Барсук притворил дверь. Хмыкнул про себя:

– Конечно, сделаешь, куда ты денешься. И сопляки твои пока живы, потому что мне нужны.

* * *

Краснобородый перс радовался: торговля шла бойко, почти весь товар ушёл по хорошей цене. Хоть и война, а рынки Биляра полны народом: кипят, бурлят, зазывают, торгуются и ругаются на разных языках. Привязал к поясу полную мошну серебра, пошёл гостинцы выбирать. Двух возниц взял, чтобы тяжести таскали; ещё Рамиль упросил мальчишек приблудных захватить: мол, любопытно им. Носится с ними, как с родными.

Ромка только и успевал удивляться: вот сидят медники, стучат молоточками, и из медного листа возникает, как по волшебству, чудесное блюдо, украшенное пышными цветами. А вот сапоги висят парами на длинных жердях, самые разные: с высокими голенищами – для охотников и верховых; мягкие, с тонкой подошвой – старикам услада; изящные, на каблучках – мечта красавиц всей Европы, от Любека до Генуи.

Антошке, чтобы не ныл, купил варёное в меду яблоко (Рамиль сунул горсть меди и подмигнул: гуляйте, мол). Братик весь в сладком перемазался, мордашка грязная счастьем светится. А Роман огонь увидал, потащил за руку младшего – смотреть. Кузня чадит, грохочет: сквозь распахнутые двери видно, как пылает пламя, калится в горне железный прут. Вот кузнец подхватил клещами, бросил на наковальню – брызнули искры. Бьёт молоточком два раза, указывает – куда; а здоровенный молотобоец, голый по пояс, бухает кувалдой – бамм!

Потом надолго застряли в оружейных рядах: перс морщился, ругая кинжалы – этот короток, этот тяжёл, а этот – не по руке. Отходил от прилавка: торговец бросался за ним, хватал за рукав, клялся Аллахом, тащил назад. И так – раза четыре.

Ромка любовался на мечи и сабли, на чеканы и копейные наконечники: грозная сталь сияла на осеннем солнце, красовалась. Кольчуги разного плетения, длинные – по колено, и короткие, едва ниже пояса. Отдельно висел полный доспех: грудная и наспинная пластины с тонкой гравировкой арабскими буквицами, похожими на изящных змеек, поножи и наручи. Стоил он баснословных денег: многие подходили, цокали восхищённо, гладили полированную сталь, да не покупали.

Вдруг Ромка увидел странное, не подходящее к месту: скрученные калачом деревяшки, оклеенные рогом и костью. Подивился:

– Дяденька, ты чего продаёшь-то?

Торговец сначала не понял. Потом разобрался, захохотал:

– Эх ты, аника-воин! Это же луки булгарские, самые лучшие. Их в обратную сторону распрямляют, когда тетиву натягивают. Ничего лучше нет: сильно бьют, далеко, на пятьсот шагов.

Рамиль вмешался:

– Чего врешь, язык твой змеиный, как у бабы дурной, раздвоенный? На триста от силы.

Поспорили, чуть не подрались.

Перс вернулся, закричал:

– Где вас носит, отрыжка ифрита? Я, что ли, тяжести таскать должен? Идём, я там полотно фряжское присмотрел.

Пошли в полотняные ряды.

А после затрубили рога, загремели барабаны: народ бросил торговаться и выбирать, побежал к дороге.

Ромка поначалу растерялся, едва успел Антошку выдернуть, а то растоптали бы. Потом следом рванул.

А там уже не пробиться, стеной стоят, не пускают поглядеть. Но княжич сообразил: опустился на четвереньки, крикнул братцу: «Не отставай!» – и ловко пополз между штанами и подолами, наверху только и успевали охать. Пробрались в первый ряд, и вовремя: войско идёт, монголов бить. Треплет ветер стяги – алые, изумрудные, багряные, жёлтые, а на них – огнедышащие змеи, царящие ночью мудрые совы и невиданные крылатые пардусы. У витязей на копьях – тоже флажки, поменьше, конечно. На круглых щитах – гуси-лебеди, белые крылья сложили, длинные шеи выгнули, клювом врагу грозят. Сияют шлемы с личинами, сверкают кольчуги и панцири, ветер играет оперениями стрел и лебедиными перьями на остроконечных шлемах, гремит сталь уздечек, кони приплясывают – красотища!