— Мне кажется, убийство связано с нотами Моцарта.

Суржиков нервно усмехнулся:

— Поразительно, но Ланская и Разумовская утверждают точно так же.

— Конечно, ведь у женщин интуиция сильно развита, — заметила Диана.

— При чем здесь интуиция? — смутился Суржиков.

— Я о том, что Кукушкины к искусству, тем более к музыке, никакого отношения не имели. Им Моцарт не нужен. Я бы скорее на Фарятьева подумала.

— Вот как? Интересная версия. Чем же он вам не угодил?

Диана вспыхнула:

— Я не утверждаю, что Фарятьев убийца, но точно не Кукушкин.

— Значит, вы хотите сказать, что некий опасный преступник, хитрый, матерый, коварный, способный на все, что угодно, совершил все эти преступления, а теперь решил все свалить на несчастного инструктора по плаванию, чтобы отвести от себя подозрение?

— А почему нет?

— И кто этот преступник, по-вашему?

Нахмурившись, Диана пожала плечами:

— Откуда я могу это знать? Искать преступников ваше дело.

В кинотеатр девушки возвращались молча и очень подавленные. Только у самого входа Ирочка вдруг произнесла:

— Как пришла к нам на работу Виолетта Генриховна, так сразу неприятности начались, это какой-то рок!

— Не рок, а чья-то жадность нас преследует, — вздохнула Диана.

Ирочка оживилась:

— Жадность?

— А что же это еще? Виолетту Генриховну убили, украли ее сумочку, в которой, видимо, собирались найти несметные сокровища, но просчитались, ее главным сокровищем была музыка.

— Вы хотите сказать, что из-за музыки убили пять человек? — потрясенно произнесла Ирочка. — Не может быть такого! Скорее уж это действительно сын Аделаиды Семеновны был маньяком, она, наверное, знала это и очень переживала, я не раз замечала ее плохое настроение.

Диана не стала спорить, а лишь молча вздохнула.

Узнав о смерти билетерши и ее сына, сотрудники запаниковали.

— Третьего человека из нашего кинотеатра убили! — возмущалась буфетчица. — А милиция убийцу так до сих пор и не поймала!

Билетеры потребовали у Дианы снять вечерние сеансы.

Незадолго до конца рабочего дня в кинотеатре появился Суржиков, и все сотрудники, включая киномехаников, накинулись на него, требуя немедленно найти убийцу.

— Боюсь, убийца уже найден, поэтому мне необходимо задать вам несколько вопросов.

Закончив опрос работников, Суржиков заглянул в кабинет Дианы.

Девушка сидела за столом, перед ней лежали бланки расписания сеансов, но она никак не могла сосредоточиться на работе.

— Говорят, что Кукушкина давно находилась в подавленном состоянии. Часто звонила домой, многие слышали, как она ссорилась с сыном, — произнес Суржиков.

— Ну и что? — безучастно ответила Диана. — Хотелось бы знать, какое у вас было бы настроение, если бы ваш сын забирал все деньги до копейки и проигрывал в карты!

Суржиков опустился на стул и миролюбиво произнес:

— Посмотрим, что скажут эксперты…

— Что бы они ни сказали, я все равно не поверю, что Кукушкин маньяк, — упрямо проговорила Диана. — Аделаиду Семеновну задушили, а его отравили.

Суржиков не нашелся что ответить, а заметив, что ваза на столе на этот раз пустая, усмехнулся:

— Я смотрю, вы разлюбили чайные розы.

Диана скривилась.

— Я их особенно и не любила, мне больше нравятся полевые цветы.

Тут дверь открылась, и перед ними возник веселый Прозоровский с букетом в руках.

Суржиков заметил, как Диана поморщилась и даже словно испугалась, но тут же поспешно улыбнулась и встала гостю навстречу.

Арнольд поцеловал Диану в щеку и, положив цветы на стол, взял вазу со словами:

— Я принесу воды.

— А вот и новые розы, — хмыкнул Суржиков. — Что ж, я, пожалуй, пойду, заеду к вам завтра, когда что-нибудь новое выяснится.

Вся Вена была взбудоражена произошедшей трагедией, горожане только и говорили, что юрист Франц Хофдемель пытался зарезать свою беременную жену Магдалену, бывшую ученицу Моцарта. Он порезал ей бритвой руки, грудь, лицо и оставил умирать. Спас женщину ее полуторагодовалый ребенок, отчаянными криками он привлек соседей. Соседи ворвались в квартиру и увидели страшную картину. На полу в луже крови лежала полуживая Магдалена, а сам Хофдемель закрылся в комнате и на зов не откликался. Когда взломали дверь, оказалось, что Франц покончил с собой.

По городу поползли новые слухи, что это не Сальери отравил Моцарта, а Хофдемель из-за ревности, а потом пытался убить жену, узнав, что она беременна не от него.

Когда Магдалена Хофдемель оправилась от ран, находились смельчаки, которые ей задавали вопросы о причине конфликта в их семье и самоубийстве мужа, но вдова упорно молчала.

Констанция Моцарт, которая и сообщила юристу Хофдемелю, что его жена носит под сердцем ребенка от Вольфганга, трусливо помалкивала. Зюсмайер тоже никогда больше не касался этой темы. А Сальери с облегчением вздохнул — наконец-то в сплетнях перестали упоминать его имя.

После внезапной смерти Леопольда II Сальери выхлопотал у нового императора пенсию для Констанции.

Помимо этого, он, как и обещал, устроил в Вене благотворительный концерт из произведений Моцарта в пользу его семьи. А барон Ван Свитен организовывал благотворительные концерты в пользу вдовы и сирот по всей Европе. Материальное состояние Констанции несколько улучшилось, а детей Моцарта вскоре забрал на воспитание и полное содержание пражский писатель Франц Нимечек, преданный поклонник и биограф Моцарта.

Некоторое время после смерти Моцарта дела Зюсмайера шли блестяще. Он съехал из дома Моцартов, расстался с Констанцией. Сальери сдержал свое обещание и в 1792 году назначил бывшего ученика придворным капельмейстером. Эмануэль Шиканедер заказал ему оперу. И Зюсмайер написал «Зеркало Аркадии».

Премьера прошла с большим успехом. Но музыкальный критик Макс Дитц написал, что милые, изящные мелодии Моцарта возвышаются над неприкрытой заурядностью невыразительного стиля Зюсмайера. И также указал, что в опере «Зеркало Аркадии» использована большая часть черновиков Моцарта к опере «Волшебная флейта».

Несмотря на критику, Зюсмайер и Шиканедер продолжили творческое содружество и, как утверждали злые языки, используя неопубликованную музыку Моцарта, выпустили еще одну оперу — «Сулейман II, или Три султанши». Но в сентябре 1803 года Зюсмайер внезапно заболел и скоропостижно скончался. В этом же году умер и барон Ван Свитен, а Эмануэля Шиканедера выгнали из венского театра, и он вынужден был уехать из города. Он потерял все свое состояние и до конца жизни прозябал в нищете.