Напоследок бабуська полюбопытствовала:

— А ты сама-то кто такая будешь?

— Агент. Наследство Анечке Ружиной от родных осталось.Небольшое, конечно. Но государство все равно обязано ее разыскать и передатьправа.

— Во как! — изумилась бабуська. — Наследствастали появляться! Почитай, что после войны ух никаких наследствов ни у кого изсоветских не осталось. Опять, значит, забогатели. Хорошо.

Лариса расшаркалась и бегом вернулась к машине.

— Идем со мной, — приказала она Жидкову ликующимголосом. — Тут рядом живет близкая подруга Анечки Ружиной.

— Все так сложно, — пробормотал он, выбираясь измашины. — У нас с тобой получается настоящее расследование. Я не ожидал.

Особого энтузиазма в его голосе не чувствовалось. До техпор, пока они не позвонили в квартиру Мани Степанковой. Маня оказалась дороднойдамой со стрижкой «каре» и полными сочными губами. Узрев Жидкова, она ахнула иедва не упала без чувств. Он стоял на пороге ее квартиры, словно мечта жизни: вбелом костюмчике, в замшевых ботиночках — и кротко смотрел Мане прямо в душу.

Она решила, что он как минимум известный актер, иразубеждать ее никто не стал.

— Это вы?! — ахнула Маня, отступив на несколькошагов в глубь квартиры. '

— Это я, — скромно ответил Жидков.

— Я что, выиграла какой-нибудь конкурс? — спросилаМаня, которая постоянно рассылала по редакциям газет и журналов конверты сотгаданными кроссвордами, ответами на вопросы викторин и прочимиглупостями. — Поэтому поздравлять меня приехал известный артист кино ипрочих… театров?

— Нет, дело не в конкурсе, — любезно улыбнуласьЛариса. — Мы хотели поговорить о вашей старой подруге Ане Ружиной. Ее ищутродственники, а мы ведем телевизионное расследование.

— Ой, а я не знаю, куда она уехала. Она адреса неоставила. Замуж вышла, куда-то в Сибирь с мужем подалась. Господи, да вы накухню проходите! — воскликнула Маня, не обращая ровно никакого внимания наЛарису и глядя только на Жидкова. — Там поговорим. Мои спиногрызы спят,мешать не будут.

— Значит, вы с Аней дружили?

— Ну… Дружили — не дружили… Она здесь жила, в соседнемдоме, потом замуж вышла и уехала с мужем.

— Нас очень интересуют, — вкрадчиво начал Жидков,которого Лариса пнула ногой под столом, — обстоятельства ее замужества.Почему она так рано вышла замуж? Только стукнуло восемнадцать, и вот… Можетбыть, она из дому хотела уйти? А муж — это так, удобный предлог?

— Да что вы! — замахала руками Маня, поставив настол толстые кружки с кипятком и коробку чайных лакетиков. — Пейте. Вы вкаком сериале снимались?

— М-м-м… — растерялся Жидков. — В разных.

— «Банды Столешникова переулка», — ответила вместонего Лариса. — Двенадцать серий. В следующем сезоне будет продолжение.

— Надо же! — воскликнула Маня и, усевшись напротивЖидкова, подперла щеку кулаком. — Я вас обязательно смотреть буду.

Жидков почувствовал себя гнусным обманщиком и заерзал на табурете.Совесть не позволяла ему так жестоко обманывать бедную домохозяйку. ОднакоЛариса не дала его совести ни одного шанса.

— Так что там насчет мужа Анечки Ружиной? Как егозвали?

— Павел. Хороший человек, на пять лет ее старше. Она занего по любви вышла. Я ее провожала на поезд, так они с этим Павлом такцеловались! Я завидовала. Эх, всем бы так.

— А вообще… Какая она была, Анечка? — осторожнопоинтересовалась Лариса.

— Тихая. — Маня отвечала, по-прежнему глядя толькона мужчину своей мечты. — Спокойная. Мы с ней не так чтобы не разлей водасчитались. Близких подруг у нее вообще не было. Учителя ее называли замкнутой.Она мне кукол рисовала. Я их на картон наклеивала, а потом платья им мастерилаиз цветной бумаги.

— Анечка хорошо рисовала? — быстро спросилаЛариса.

— Ее приемные родители сразу внимание обратили. МакарПетрович ее с собой в мастерскую брал. Учил, как надо краски смешивать, и всетакое. У него свой сын был, Альберт, так он бесталанный оказался. МакарПетрович все хотел его к своему делу пристроить, а у Альберта, как оказалось,руки не из того места росли. Вот поэтому он Анечке и завидовал.

— Альберт? — оживился Жидков. — Альбертзавидовал Анечке?

— Ну да. Потому что она хорошо рисовала, а он совсем неумел. Он ей при каждом удобном случае гадости говорил да всякие пакостиподстраивал. Она тоже его не жаловала, сказать по правде. Удачно получилось,что она себе жениха приличного нашла и уехала. А то устроил бы ей Альбертвеселую жизнь! И Макар Петрович ничего, проглотил бы. Родные-то дети всегдадороже чужих.

Жидков вопросительно посмотрел на Ларису.

— А что Анечка еще рисовала, кроме кукол? —спросила она.

— Картинки всякие, — пожала плечами Маня. —Ой, у меня осталось несколько штук.

— Как это — осталось? — опешил Жидков. — Выстолько лет храните картинки, нарисованные девочкой, которую даже не считалилучшей подругой?

— Но они красивые, — пожала плечами Маня. —Выбросить — рука не поднялась. Хотите покажу?

Она подхватилась и ушла в комнату и стала там хлопатьдверцами шкафов.

— Поверить не могу, что Альберт ненавидел приемную дочьсвоих родителей! Он всегда был такой правильный! По всем моральным нормам, ондолжен был делать вид, что очень с ней дружит. Чтобы Альберт…

Он не успел договорить, когда Маня возвратилась назад. Вруках у нее была большая папка. В ней лежали пейзажи.

— Бумага, гуашь, — констатировал Жидков. —Ничего особенного. Деревья, пруд, утки.

— А мне нравится, — потемнела челом Маня.

— Нет, вообще-то хорошо, — похвалилаЛариса. — А можно у вас одну… купить?

— Вы так берите, даром, — хозяйка квартирырасплылась в улыбке. — Только автограф оставьте. Я потом своим спиногрызампокажу. Когда подрастут, соображать начнут…

— Но я… — начал было Жидков, и Лариса изо всех силнаступила ему каблуком на ногу. — Уй-уй! Я с удовольствием! Конечно. Длявас мне будет очень приятно оставить автограф. Для вас и ваших спиногрызов.

Он взял предложенную ручку и изобразил на первом листестарой тетрадки витиеватую подпись — абсолютно неразборчивую.

— Ой! — потеплела лицом Маня. — Такаяпрелесть. Спасибо.

— Пожалуйста, — ответила за Жидкова Лариса. —А вы дадите нам свой телефон? На всякий случай?

Маня, покраснев, написала на листке с промасленным краемномер своего телефона и подала Жидкову. Тот торжественно сложил лист и спряталв карман рубашки на груди. И еще постучал по карману ладонью, словно проверял,хорошо ли улеглась в нем столь ценная вещь.