* * *

Ночной воздух хоть и привел в порядок сумбурные мысли, но не поспособствовал возникновению в голове даже отдаленного подобия плана. Штелер потерял еще одну ночь, а значит, должен бесцельно пробыть в Вендерфорте как минимум еще один день. Посещение особняка графа Норвеса было возможно лишь в темноте, а вскоре уже начнет светать. Вдобавок ко всему моррон даже не знал, где следует искать жилище аристократа.

Испокон веков знатные семейства селились в самом центре города, их дома располагались на площади Доблести, а также невдалеке от дворца герцога и храма Мината. Однако граф Норвес был приезжим, его семейство относительно недавно перебралось в Вендерфорт, по крайней мере Штелер не помнил, чтобы во времена его безоблачного детства щит графского рода Норвесов украшал Стену Доблести города, да и имя-то у вельможи было не герканское, а слегка отдавало филанийским душком. Среди потомственных аристократов из Вендерфорта да и всей Геркании считалось зазорным продавать родовые дома в городах, в отличие от замков и усадеб, которые довольно часто меняли владельцев. И хоть большая часть особняков в центре Вендерфорта пустовала десятилетиями, ни один из их хозяев, проживавших в Мальфорне или в иных городах королевства, даже в случае крайнего стеснения в средствах не осмелился бы продать родовое гнездо. Подобный поступок считался в обществе столь же позорным, как продажа фамильного перстня, что бывший барон совсем недавно без зазрения совести и совершил. В немилость же к королю аристократы в последнее время попадали крайне редко, за последние полсотни лет во всем королевстве лишь род ванг Штелеров был лишен имущества. Граф Норвес, как бы его ни уважал герцог, не мог ни купить, ни получить в подарок чужой дом, следовательно, он мог его лишь построить, притом не в центре, где уже давно не возводились строительные леса и не стучали молотки по весьма банальной причине отсутствия свободного места. Скорее всего, его особняк находится где-то невдалеке от дворца герцога, в северной или северо-восточной части города, то есть в квартале Лукторы или на площади Пяти Торговых Постов. Туда моррон и направился, как только покинул харчевню, но поскольку путь был неблизким, район поиска являлся довольно большим, а ночью трудно найти, у кого спросить дорогу, Штелер не тешил себя пустыми надеждами, при самом удачном стечении обстоятельств он смог бы отыскать графский дом лишь к утру.

Искренне сожалея, что неосмотрительно поспешил отделаться от компании ненавидящий его Линоры и что даже не поинтересовался, где сиятельный граф Норвес вместе с его языкастым сынишкой изволят проживать, моррон медленно брел по пустынной ночной улочке. Он не знал, куда идти, лишь придерживался направления на северо-восток и инстинктивно шел поближе к спящим домам и спасительным при встрече со стражниками подворотням. Ведь близилось самое опасное для разгуливающего по улочкам преступника время – пора смены патрулей и постов. Освободившиеся от несения вахты стражники могли узнать его по пути к харчевне, и началась бы очередная погоня, от которых моррон уже основательно подустал. Трудно быть даже шустрым зайцем, если приходится разгуливать среди стай оголодавших волков.

Проходя мимо одной из подворотен, барон вдруг услышал тихий звук, не похожий ни на сдавленный крик, ни на шелест листвы, ни на скрип неплотно прикрытой ставни, раскачивающейся под дуновением ветра. Штелер уж было подумал, что ему померещилось, и собирался продолжить путь, как странный звук повторился. Его природу моррон по-прежнему не сумел определить, но зато мог поклясться, что ему не послышалось и что странный то ли скрип, то ли шелест исходит именно из подворотни. Непонятное одних пугает, а других привлекает. Барон оказался особой любознательной и, решив ненадолго отложить свое путешествие на северо-восток города, свернул в небольшой закуток между двумя домами, заканчивающийся выходом на параллельную улочку.

В царившей вокруг темноте было трудно что-либо разглядеть. Штелеру пришлось подолгу всматриваться в каждый куст, в каждую доску гнилого забора, но его усилия не увенчались успехом, и лишь когда моррон поднял вверх глаза, то не только понял природу странного звука, но и обнаружил его источник.

– Ночки вам доброй, госпожа Курье! – не смог сдержаться и все-таки рассмеялся барон при виде сидящей на ветке степенной дамы, запутавшейся в разодранных полах собственного платья. – Коль в следующий раз надумается вам детство вспомнить и по деревьям полазать, советую надеть поменьше юбок! Уж больно они в ночной тиши шебуршат, да и карабкаться без них сподручней. Сам не пробовал, но мне так почему-то кажется!

Обнаруженная в убежище среди густой листвы Линора ничего не ответила, лишь обиженно поджала губки, и в этот миг она стала очень походить на раздосадованного домашнего зверька, кошку, пришедшую утром позавтракать, но не обнаружившую в своей миске ни кусочка рыбки, ни свежего молока.

Любовь в определенном смысле схожа с безумством, временным помешательством, заставляющим пораженных ею разумных существ творить абсурдные, непостижимые здравым смыслом поступки. Только безумцы способны так увлечься беседой, чтобы бродить по опасным улочкам ночного города и мило ворковать, не обращая внимания на зловещую темноту, презирая возможно притаившуюся в ближайшей подворотне опасность и ничуть не беспокоясь, что о них подумают встретившиеся по пути люди, например промышляющие ночною порой разбойники или патрулирующие улицы стражники. Но вот что странно, сама Удача как будто покровительствует влюбленным парочкам, оберегая их от губительных встреч с лиходеями и просто подонками.

Патруль прошел мимо. Солдаты даже мельком не взглянули на шагавших под ручку и премило беседующих мужчину и женщину. А зря… ведь если бы они пригляделись повнимательнее, то сразу бы поняли, что последнюю пару часов оба «голубка» провели в делах, весьма далеких от любовных утех с романтическими воздыханиями. Подол платья женщины был разорван во многих местах, и из дыр не только просвечивала белая ткань нижних юбок, но и торчали небольшие обломки веток то ли куста, то ли дерева. На не прикрытой чепцом голове «вошедшей в самый сок» красавицы творилось невообразимое безобразие, которое даже в темноте никак нельзя было спутать с прической. Половина застежек на платье была оторвана. Волосы женщины были растрепаны, торчали в разные стороны, и между ними местами тоже застряли листья. На щеках и на лбу дамы красовалось несколько свежих царапин, левая сторона лица возле глаза слегка припухла, а из краешка нижней губы едва заметно сочилась кровь. Галантно ведущий ее под руку кавалер выглядел с первого взгляда куда лучше, но лишь потому, что усиленно прикрывал полами плаща переднюю часть своего дорогого наряда, скрывая от посторонних взоров довольно большую дыру с опаленными порохом краями и пропитанную кровью ткань. Оба спутника хоть неотрывно и глядели друг на друга, но в их взорах не было ни восхищения, ни умиления, да и разговор, который они тихо вели, никак не напоминал слащавое воркование влюбленных.

– Да перестаньте вы руку мою сжимать! Мне больно! Куда вы меня тащите, милостивый государь?! – почему-то боявшаяся привлечь внимание проходивших мимо стражников, Линора яростно возмущалась, но шепотом.