Он написал лекцию о Бернсе. Один экземпляр стихов Байроналежал у него в кабинете, а второй — дома. Тот экземпляр, который находился вего официальном кабинете, был им использован так много раз, что, как только егобрали в руки, он сразу открывался на той странице, где начиналась поэма «ДонЖуан». Даже когда он был в Белом доме и трагическое бремя Гражданской войныистощало его силы и приводило к появлению глубоких морщин на его лице, он частонаходил время, чтобы в постели почитать стихи Гуда. Иногда он просыпался срединочи и, открыв книгу, начинал читать стихи, которые особенно нравились ему. Вставс постели, в ночной рубашке и шлепанцах, он потихоньку шел через залы к своемусекретарю и начинал ему читать одно стихотворение за другим. Будучипрезидентом, он находил время, чтобы повторять по памяти большие отрывки изШекспира, критиковать манеру чтения какого-либо актера и давать своесобственное толкование того или иного произведения. «Я снова прочитал некоторыешекспировские пьесы, — писал он актеру Хеккету. — Я делаю это так же часто, каклюбой читатель, не имеющий специальной подготовки: „Лир“, „Ричард III“, „ГенриVIII“, „Гамлет“ и особенно „Макбет“. Я думаю, что нет ничего, равного„Макбету“. Это удивительно!»

Линкольн был предан поэзии. Он не только запоминал стихи иповторял их как в частной беседе, так и на людях, но и даже пытался писатьстихи сам. На свадьбе своей сестры он прочел одну из своих длинных поэм.Позднее, в середине своей жизни, он заполнил тетрадку своими оригинальнымисочинениями, однако он так стеснялся этих творений, что никогда не разрешал ихчитать даже самым близким друзьям.

"Этот самоучка, — пишет Робинсон в книге «Линкольн каклитератор», — обогатил свой ум образцами истинной культуры. Называйте егогением или талантом, но процесс его достижений может быть охарактеризовансловами профессора Эмертона, который говорил об образовании ЭразмаРоттердамского: «Ему уже незачем было учиться в школе — он обучался, следуяпедагогическому методу, который всегда оказывается единственно эффективным:опираясь на собственную неутомимую энергию, направленную на постоянное пополнениезнаний и практическую деятельность».

Этот неуклюжий первопоселенец, который занимался лущениемкукурузы и убоем свиней за тридцать один цент в день на фермах Пиджин-Крик вИндиане, произнес в Геттисберге одну из самых красивых речей, когда-либо произнесенныхсмертным. Там сражалось сто семьдесят тысяч человек. Семь тысяч было убито. Темне менее вскоре после смерти Линкольна Чарлз Самнер сказал, что речь Линкольнабудет жить, когда память об этой битве исчезнет, и что когда-нибудь о нейвспомнят главным образом благодаря этой речи. Кто может усомниться вправильности этого пророчества?

Эдвард Эверет говорил в Геттисберге в течение двух часов, новсе, что он сказал, давно уже забыто. Фотограф попытался снять его во времяпроизнесения этой речи, однако Линкольн закончил свое выступление прежде, чемудалось установить и навести примитивный фотоаппарат тех времен.

Речь Линкольна была отлита в бронзе и помещена в библиотекуОксфорда в качестве примера того, что можно сделать с английским языком.Каждый, изучающий публичные выступления, должен выучить ее наизусть.

«Восемьдесят семь лет назад наши отцы основали на этомконтиненте новую нацию, взращенную в условиях свободы и преданную принципу,согласно которому все люди созданы равными. Сейчас мы ведем великую Гражданскуювойну, в которой проверяется, может ли эта нация или любая другая, воспитаннаяв таком же духе и преданная таким же идеалам, существовать дальше. Мывстретились сейчас на поле одной из величайших битв этой войны. Мы пришли сюдадля того, чтобы отвести часть этого поля для последнего места успокоения тех,кто отдал здесь свои жизни ради того, чтобы эта нация могла жить. Оченьправильно, что мы делаем это. Однако, по большому счету, не мы освящаем и не мывосславляем эту землю. Те храбрые люди, живые и мертвые, которые сражалисьздесь, уже освятили и восславили ее и сделали это гораздо успешнее нас — мы сосвоими ничтожными силами ничего не можем ни добавить, ни убавить. Мир почти незаметит и не будет долго помнить того, что здесь совершили они. Мы, живущие,должны здесь посвятить себя решению тем незаконченным трудам, которые те, ктосражался здесь, так благородно осуществляли. Мы должны посвятить себя решениютой великой задачи, которая еще стоит перед нами. Именно от этих людей,погибших с честью, мы должны воспринять глубокую преданность тому делу,которому они столь верно служили. Мы здесь должны торжественно заявить, что онипогибли недаром и что наша нация с благословения господа обретет новоевозрождение свободы и что правительство народа, управляемое народом и длянарода, никогда не исчезнет с лица земли».

Обычно считают, что Линкольн сам создал бессмертную фразу,которой заканчивается это выступление, но так ли это? Герндон, его партнер поадвокатским делам, дал Линкольну за несколько лет до этого экземплярвыступлений Теодора Паркера. Линкольн прочел эту книгу и подчеркнул в нейслова: «Демократия — это непосредственное самоуправление над всем народом,осуществляемое всем народом и для всего народа». Возможно, Теодор Паркерзаимствовал эту фразу у Вебстера, который за четыре года до этого сказал всвоем знаменитом ответе Хейну: «Правительство народа, созданное для народасамим народом и ответственное перед народом».

Вебстер мог заимствовать эту фразу у президента ДеймсаМонро, который высказал эту же идею на тридцать с лишним лет раньше. У кого жемог взять ее Джеймс Монро? За пятьсот лет до его рождения Уиклиф в предисловиик переводу Священного писания сказал, что «это Библия для правительства народа,управляемого народом и для народа». Задолго до того, как Уиклиф появился насвет, за четыреста лет до нашей эры, Клеон, выступая с речью перед гражданамиАфин, говорил о правителе «народа, который правит народом и для народа». Чтокасается того, из какого древнего источника Клеон взял эту идею, то ответ наэтот вопрос затерян во мраке древности.

Как мало нового! Как многим даже великие ораторы обязанычтению и книгам!

Книги! Вот в чем секрет! Тот, кто обогащает и расширяет свойзапас слов, должен постоянно изучать сокровища литературы. «Единственноесожаление, которое я всегда испытывал, находясь в библиотеке, — говорил ДжонБрайт, — связано с тем, что жизнь слишком коротка и у меня нет никакой надеждына то, что я смогу полностью насладиться этими роскошными блюдами, находящимисяпередо мной». Брайт оставил школу в возрасте пятнадцати лет и пошел работать нахлопкопрядильную фабрику, и после этого ему так и не удалось продолжить своеобразование. Тем не менее он стал одним из самых блестящих ораторов своегопоколения, известным исключительным знанием английского языка. Он читал,изучал, переписывал в свои тетради и заучивал длинные отрывки из стихотворныхпроизведений Байрона и Мильтона, Вордсворта и Уитьера, Шекспира и Шелли. Каждыйгод он перечитывал «Потерянный рай», чтобы обогатить свой запас слов.

Чарлз Джеймс Фокс вслух читал Шекспира, чтобы улучшить свойстиль.