вы дадите мне список ваших кобыл и не укажете их масти, а только породу, я определю, какая из них чалой масти». Горвицы переглянулись, затем один из братьев взял опись завода и стал читать имена кобыл и называть породу. Когда дело дошло до кобылы Язвительной завода графа Рибопьера, я сказал, что именно она чалой масти, но по аттестату значится гнедой, вороной или рыжей, а чалой стала позднее. Я угадал. Это произвело на Горвицев большое впечатление. Наша беседа затянулась далеко за полночь.

Утром до чая я познакомился с обстановкой приемных комнат дома. Здесь все сохранилось в неприкосновенности со времен старика Горвица. Это была типичная обстановка богатой еврейской буржуазной семьи: вкус отсутствовал во всем, но все было полно роскоши, вещи были дорогие. Мадемуазель Горвиц, с которой я встретился в столовой, разливала чай. Я заговорил с ней об искусстве и узнал от нее, что в их петербургской квартире висит картина кисти Сверчкова, написанная в 1850-х годах и изображающая императора Николая I в санях на серой лошади. Я очень любил произведения Сверчкова, а потому просил уступить мне картину. Оказалось, что мадам Горвиц подарила ее одному из своих сыновей, но он отказался мне ее продать. Впоследствии, когда я был в Петербурге, я специально заезжал на Моховую к Горвицам, чтобы осмотреть эту картину. После революции я видел ее вторично, но в цене не сошелся и купить ее не смог.

Осмотр лошадей мы произвели весьма подробный, лошади были показаны на выводке. Ныне из того состава почти ничего не уцелело, поэтому я расскажу подробно лишь об одном заводском жеребце – Сорванце.

Сорванец во всех отношениях был замечательной лошадью. Дети его были очень хороши, однотипны, что часто бывает с приплодом препотентных жеребцов, и двухлетки от него ехали очень резво. Почти все потомство Сорванца погибло, то немногое, что уцелело, играет сейчас большую роль в конных заводах Украины. Он и его приплод мне так понравились, что я решил купить Сорванца при первой возможности. Действовать надлежало осторожно, а потому тогда я не сказал Горвицам ни слова. Увы, всем этим планам суждено было рухнуть скорее, чем кто-либо из нас мог предположить…

Сорванец 1.31,2 (рекорд трехлетков своего времени), 2.16,6 и 4.43, красно-серый жеребец, р. 1903 г., завода П.А. Есипова, от Сбоя и Вьюги. Сорванец бежал в цветах С.Н. Коншина, который купил его пополам с Д.М. Струковым, специально ездившим за жеребцом в провинцию, где Сорванец трех лет проехал так резво, что о нем заговорила вся спортивная Россия. Струков считал Сорванца феноменальной по резвости лошадью. Карьера Сорванца была блестящей, и, по мнению некоторых охотников, он ее закончил, не вполне обнаружив свой истинный класс.

Отец Сорванца Сбой родился в заводе А.Н. Дубовицкого, от Светляка и Гондолы, и приходился полубратом известному Сумраку, о котором я недавно говорил, описывая завод Н.М. Соловьёва. Светляк был прямым потомком шишкинского Бычка, но со стороны матери имел сильные течения Полкановой крови, главным образом через роговского Полкана. Мать Сбоя, вороная кобыла Гондола, была дочерью Лоскута, одного из резвейших жеребцов, вышедших из завода Дубовицкого. Лоскут был сыном знаменитого серого Полкана (Полкан 5-й – Воструха). Бабка Сбоя – Ладья от шишкинского Павлина, которому многим был обязан завод Дубовицкого. Таким образом, и в Сбое преобладала кровь Полканов. На заводском поприще Сбой был использован недостаточно. Тем не менее он дал шестнадцать призовых лошадей, которые выиграли почти 73 000 рублей. Из этой суммы на долю Сорванца приходилось 38 280 рублей, то есть больше половины. После Сорванца резвейшими детьми Сбоя были Чародей 2.20,1, Рыбак 2.21,5, Самка 2.24,6 и Вечерняя-Заря 2.27,3.

Мать Сорванца Вьюга родилась в Хреновском заводе в 1897 году и была дочерью Ветра-Буйного и Залётной. Из Хренового она выбыла в 1899 году, в двухлетнем возрасте, когда ее и купил Есипов. Для него это была исключительно удачная покупка, так как Вьюга, помимо рекордиста Сорванца, дала и других выигравших лошадей недурного класса. Из Хренового ее выбраковали за какой-нибудь недостаток, скорее всего за мелкий рост, что было капитальной ошибкой, ибо Вьюга была исключительного происхождения. Она была дочерью Ветра-Буйного, одного из лучших охотниковских жеребцов, и внучкой Ветерка, деда Вармика, и Воздушной, одной из лучших рысистых маток нашего коннозаводства. Распространяться здесь о белом красавце Ветре-Буйном излишне – об этой лошади очень много писали в свое время. Ветер-Буйный был премирован не только у нас, но и на Всемирной Парижской выставке, где ему была присуждена высшая награда – Гран-при.

Мать Вьюги вороная Залётная родилась в Хреновом в 1891 году. Она не принадлежала по себе к числу лучших кобыл этого исторического завода. Прославила ее как заводскую матку только ее дочь Вьюга, сама Залётная к тому времени уже выбыла из завода. Она была дочерью воронцовского Заряда, сына знаменитого Задорного и Антеки. Антека – дочь Добродея и нарышкинской Замены, матери знаменитого воронцовского Петела. Замена была внучкой Степенной, матери роговского Полкана. Нечего и говорить, что Заряд был лошадью исключительного происхождения.

Мать Залётной и бабка Вьюги, кобыла Заветная, родилась в заводе В.П. Охотникова, была им пожертвована в 1883 году вместе со всем заводом в казну и поступила в Хреновской завод. Она была дочерью первоклассного рысака Закраса, внука тулиновского Горностая, от которого родился и Задорный, отец Заряда. Таким образом, у Залётной был инбридинг на тулиновского Горностая. Стало быть, и верхняя отцовская линия Залётной по отцу Заряду, и верхняя линия по ее матери Заветной, через Закраса, шли от Горностая. Мать Закраса Полканша была дочерью Полкана 6-го.

Перейду к породе Ракеты, матери Заветной. Ракета – дочь Соболя 2-го, и этим все сказано! Бабка Ракеты – Битва 2-я, прабабка – Битва 1-я, прапрабабка – Усадница, дочь великой Самки, родоначальницы многих первоклассных лошадей.

Глядя на родословную таблицу матери Сорванца, поражаешься наличию в ней такого количества не только знаменитых жеребцов, но и поистине великих кобыл. Рекордисту с подобной родословной было место не в незначительном заводике, а в каком-нибудь первоклассном заводе России. Приходится лишь дивиться, как при таком отношении к делу орловская порода не только продолжала существовать, но и давала таких лошадей, которые успешно конкурировали с метисами.

По себе Сорванец был хорош. Масти красно-серой. Рост его колебался между тремя и тремя с половиной вершками. У Сорванца были превосходные ноги: костистые, с хорошей тростью, сухие и совершенно правильные. Спина у жеребца была хороша, он был глубок, широк и делен. Голова была выразительная, лоб широкий, глаз живой и приятный. Словом, во всех отношениях это была превосходная рысистая лошадь заводского типа. Жаль, что